Илья Чернев - Семейщина

— Правильная твоя речь, Епифан Иваныч!

— Какого себе помощника подцепил!

— Да и нам всем помощника!..

— Дай бог другим такого!..

Став фактическим руководителем артели, Гриша развил необычайную энергию. Он возглавил подготовку к весеннему севу, не давал покою ни шорникам, ни кузнецу Викулу, и вскоре о «Красном партизане» заговорили в районе — молодой колхоз, но на одном из первых мест. В райкоме партии привыкли видеть Гришу и считаться с ним, — умный, инициативный, комсомолец, демобилизованный командир. В райкоме стали склоняться к тому, что недурно бы вообще закрепить Григория Калашникова председателем «Красного партизана», дать ему развернуться пошире. Кое-кто припомнил, что Епиха вел неправильную линию при распределении доходов: сперва обеспечил артельщиков, а потом уж начал выполнять государственные поставки. Ему дали молотилку, он и обрадовался: живо отмолотился и поспешил разделить хлеб… Авторитет Епихи в районе был явно подмочен.

Против смены председателя возражал только начальник райотдела ОГПУ Полынкин. Он доказывал, что причин для снятия Епихи никаких нет, надо беречь людей, воспитывать их, а не швыряться ими, к тому же нужно уважать советскую и колхозную демократию. Полынкин ценил Епиху очень высоко, от своего предшественника он знал о заслугах Епихи в ликвидации бандита Стишки, в долголетней борьбе с Никольским кулачеством, в разоблачении сосланного уставщика Ипата. Помимо всего, Полынкину нравился этот находчивый, веселый и упорный молодой мужик.

— Из него прекрасный руководитель вырастет, а вы — снимать! Не согласен! — шумел Полынкин.

Но как ни шумел он, но должен был в конце концов согласиться с доводами остальных райкомовцев.

— Ладно, — сказал Полынкин, — но Епифан сейчас болен, у него чахотка. Давайте отправим его на курорт… По крайней мере у него не будет оснований обижаться. Надо все это обставить тонко, чтоб не задеть его самолюбия. Надо доказать ему, что он опасно болен, — а это так, — что дальнейшей работой он погубит себя и пользы колхозу принести все равно не сможет… погубит себя, если теперь же не позаботится о своем здоровье. Нужно, чтоб он почувствовал нашу заботу о нем, наше внимание. Я сам берусь устроить все это.

На другой же день Полынкин приехал в Никольское.

— Здравствуй, лежебока, — войдя к Епихе, дружески сказал он.

— И впрямь лежебок… до чего очертело! — приподымаясь на подушке, отозвался Епиха. — Здравствуй, товарищ Полынкин! Спасибо, что проведать забежал, не забываешь… Каким случаем у нас в Никольском?

— Дел, собственно, никаких. Только к тебе вот приехал.

— Да неужто? Ну, спасибо, товарищ начальник! — зарделся Епиха и сел, спустил ноги на пол. — Глянь: я уж…

— Лежи, лежи!

— Да нет! Давай сидя потолкуем… Бери вон табурет.

— Давай потолкуем, — усаживаясь и расстегивая шинель, согласился Полынкин. — Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Ничего, немножко, кажись, полегчало.

— Немножко… это малоутешительно.

— Что ж поделаешь!

— Сделать можно. От такой болезни нужно длительное лечение, на курорт поехать…

— Это в каких смыслах… на курорт? — не понял Епиха.

— На юг, в Крым, к теплому морю… Там жаркое солнце, прекрасный климат, уход, лечение, — от твоего кашля и следа не останется, — разъяснил Полынкин.

— В Крым? Это который наши от Врангеля в двадцатом году забирали? — спросил Епиха.

— Этот самый! Там и лечат…

— Крым… — задумчиво произнес Епиха и тут же встрепенулся. — А как же с артелью прикажешь быть? С вёшной?

— Неужели Григорий не справится? — спросил Полынкин. — Я думаю, положиться на него можно. Ты бы с полгода полечился, Епифан…

— Полгода? — насторожился Епифан. — Да какой же я после этого председатель? Разве может на такой срок колхоз без председателя?

— А Григорий и будет председателем, — неосторожно проговорился Полынкин и, увидав, как переменился в лице больной, поспешил добавить: — Временно, пока ты отсутствуешь.

— Председателем? Я зачинал, а он — на готовое? Так, по-твоему? — загорячился Епиха. — За этим ты приехал, уговаривать меня? В Крым! Нет, шалишь: рано меня хороните! Думаете, заболел Епиха — и в назём его? Никуда, дескать, не годится? Так, что ли? Рано!.. Я подымусь вот, докажу! К чертям ваши курорты — не инвалид какой… — Епиха встал на ноги и принялся машинально шарить в карманах висящей на стене тужурки:

— Назло вот всем подымусь!

Он отыскал в тужурке замасленный свой кисет, свернул цигарку и, чуть успокоившись, сказал:

— Дай-ка спичку, к чертям такое дело! Полынкин чиркнул спичкой, дал прикурить.

— Зря ты так понял, Епифан. Право, зря. Никто не хотел умалять твоих заслуг и прав. И я и весь райком хотели только поставить тебя на ноги, вылечить…

— Я и без Крыма вашего здоров буду… на работе! — вновь заволновался Епиха. — Рано, говорю, отпевать вздумали! Да и сколь денег надо на этот Крым?

— Ну, об этом тебе не стоит заботиться: райком на свой счет отправит, — сказал Полынкин. — И семье поможет, чтоб только лечился ты, ни о чем не тревожился… Я бы на твоем месте оценил такую заботу…

Епиха выглядел обезоруженным, с минуту помолчал.

— Нет и нет! — произнес он наконец. — Никак меня не купишь! Отказываюсь — вот тебе мой сказ. — Жадно глотая дым, он прошелся по избе. — Ух, до чего сладкий дым! Послушать фельдшера — век лежать, век не курить!.. Слушать его дальше — вскорости с рук кормить начнут… Полежишь еще с неделю — вы чего-нибудь почище Крыма надумаете, подальше куда загоните. И впрямь угробите меня!.. Вот уж подымаюсь, с этого вот часа подымаюсь, за работу берусь. И никаких гвоздей!

— Ну, брат Епифан… злой ты, колючий, недоверчивый… — усмехнулся Полынкин. — Уговаривать больше тебя не стану. Вижу — бесполезно это.

— Правильно: бесполезно, — не без гордости подтвердил Епиха.

— И знаешь, — ласково-дружески продолжал Полынкин, — я сейчас только убедился, из этой вот беседы: не переломишь тебя, и не поможет тебе Крым, изведешься там. Я настою в райкоме, чтоб оставили тебя в покое с этим курортом. Работай! Нам такие сильные люди нужны… Но, — серьезно предупредил Полынкин, — если что случится с тобой, на райком не пеняй, на себя…

— Будь покоен! А на добром слове спасибо тебе, товарищ Полынкин.

Епиха вышел провожать его. Пушистая пелена свежевыпавшего снега покрывала все, на что ни натыкался взгляд. В глазах Епихи замелькали черные ласточки, он глубоко вдохнул в себяпряный терпкий воздух.

— Зима! — щелкнул он языком и стал отвязывать от столба оседланную лошадь начальника.

Полынкин браво вскочил в седло, протянул Епихе руку:

— Ну, пока… Слово свое сдержу… А ты береги себя, береги все-таки…

— Ладно уж, постараюсь… А тебе спасибо, товарищ Полынкин.