Илья Чернев - Семейщина

«Ну его! — поморщился Дементей Иваныч при воспоминании о Сидоре и хмельным взглядом окинул гудящих гостей. — Все как есть пришли… все!»

И он снова засиял, снова потянулась его рука с наполненным стаканом то к одному, то к другому — чокаться, принимать поздравления.

— Нам энта заваруха нипочем, — заговорил он, — нипочем!.. Вот избу новую обмываем… Ежели потребуется, еще одну обмоем — для Васьки… Раз сказал: на святой, значит — на святой… Ихнего говоренья не переслухаешь. Терпежу никакого не стало, прямо сбег…

— Сват, а речу ты держал или… не допущают нашего брата? — перебил невпопад захмелевший Аноха Кондратьич.

— Допустят — жди-пожди! Там, брат, такие орабели. Куда вам! За нас есть кому высказать. Наше дело маленькое — подымай только руку, голосуй знай…

— Значит, не доведется нашим сказать насчет семейской жизни? — снова встрял простодушный Аноха.

Ахимья Ивановна неприметно толкнула его в бок… Он огрызнулся, выдал жену, упрямо закрутил головой:

— Постой, дай спросить человека…

Дементей Иваныч уж совсем охмелел, повторял одно и то же, упирал на бесконечность читинского говорения и собственный нетерпеж, — его речь точно спотыкалась на колдобинах, переходила в вязкое бормотание.

Сильно захмелел и Астаха… Породнившись со злодеем Спирькой, он враз стал для Дементея Иваныча худым человеком. С Астахой у Дементея связывалось столько радужных думок: Федот возьмет за себя Пистю, и тогда он, Дементей, приберет с богатым сватом к рукам всю деревню, — и вдруг в дым развеялись те думки! Крушение заветной мечты наполнило сердце Дементея затаенной враждою к Астахе, вражду эту подогревала боль о потерянной безвозвратно ноге Федота. Дементей Иваныч склонен был обвинять в злодействе даже самого Астаху. Однако с течением времени хитрый купец, не желающий терять Дементеевой дружбы и поддержки, сумел умаслить его, доказать, что он всегда и всей душой… что он не причина Федотова злого уродства. Астаха постоянно выражал сочувствие беде и клял лиходея, этим лиходеем не мог быть Спирька, — уверял он. Не ради ли этого умасливания Астаха первый предложил послать Дементея Иваныча в учредительное собрание от справных мужиков? Не ради ли ублажения нужного человека захлебывался он радостью, первый схватил новоизбранного депутата за руку после подсчета голосов на людном сходе? И, видать, отмякло сердце Дементея Иваныча — и вот пригласил он Астаху на новоселье, первый раз позвал к себе с того памятного покосного дня.

Сильно захмелел Астаха, лез к хозяину целоваться, все приговаривал:

— Башковитее тебя, Дементей Иваныч, на деревне не сыщешь. Нет уж! Не поверил недоброму навету… Спасибо тебе… Да рази мог Спиридон стрелять? Да рази!.. Ни в жисть тому не поверю…

И он чокался с Федотом, хлопал насупленного парня по спине растопыренной пятернею…

Дементей Иваныч, — как ни пьян, — украдкой вглядывался в Федотово лицо, сопел, думал: «Не разбери-поймешь… Да и то сказать: Федотка не видал… вить не видал… Какая Спирьке корысть?»

Он щедро подливал вино гостям, красные лица мужиков качались перед ним как в чаду, из чадного тумана выплывало острое лицо Спирьки в рамке черной бороды.

— Чо напрасно, — ворочал он тяжелые неподатливые слова. Чо напрасно… Ехали мы до Читы вместе, рядом в собрании сидели… Я было ему насчет того… а он смеется: «Неужто, дядя, веришь, а еще умный считаешься!» Ласковый парень!..

Федота передернуло, он вышел из-за стола, — будто за новой бутылью вышел.

Подбодренный, Астаха опорожнил налитый стакан и заверещал:

— А насчет того… Как же ты, Дементей Иваныч, до окончания уехал-то? Кому голос свой препоручил?

Дементей Иваныч обвел гостей мутным взглядом:

— Голос препоручил? Да его никому не препоручишь, с собой увез… Да нам бояться нечего — за меня Спиридон голоснет. Он-то знает, за чего голос, подавать… Здесь нечего таиться — свои люди.

— То есть как это? — представился непонимающим Покаля.

— А вот и так…

— Да он же от партизанов, — снова прикинулся Покаля.

— Э! Мало ли что от партизанов, — хохотнул Дементей Иваныч. — Спиридон, паря, в настоящее сознание вошел.

— Крестьянское меньшинство поддерживает? Не зря выходит, мы его в листки записывали? — продолжал разыгрывать дурачка Покаля.

— Спервоначалу переметнулся? Вот это молодец!.. Как я его подбил, так и… — не закончив, Астаха залился бабьим своим смехом.

После того загрохотал и Покаля:

— Удружил Спиря партизанам, удружил! А за ним залились и остальные гости:

— Не все им, большевикам, нашего брата объегоривать…

— Надо и нам когда-нибудь!

Зря понадеялся Дементей Иваныч на своих людей, — пьяная его откровенность стала известна всей деревне на другой же день.

«Кто мог брякнуть о том, что партизанский депутат переметнулся на богатейскую сторону? Не Покаля же, не сам же Астаха?! Наверное, какая-нибудь баба не сдержала долгого своего языка. Эх, и будет же теперь Спиридону встрепка от партизан, как вернется!.. А не скажи я во хмелю, не проболтайся, никто бы и не дознался, окромя верных людей, — терзался Дементей Иваныч. — Зарез теперь Спирьке… И Астахе, и всем зарез…»

Как бы то ни было, Дементьевы слова дошли до ушей председателя Мартьяна. И когда поутру он шагал в сельское управление, встречные старики здоровались с ним, пряча в бороду ехидную усмешку. Сердце Мартьяна Алексеевича кипело, и всюду ему чудилась насмешка над ним, председателем вислоухим. «Обошли, объехали, гады!» — крепко стискивал он зубы, сжимал кулаки.

К вечеру Мартьян запил. Раньше самогон редко поманивал его, выпивал он мало, однако с охотой, — все недосуг, все дела.

Он сидел у Алдохи и, глотая стакан за стаканом, размазывал по лицу пьяные слезы. Страшно скрежеща зубами, он приближал свое лицо к темному лицу Алдохи, дышал тому в бороду винным перегаром и голосом, в котором и жгучая обида, и великая жалоба, говорил:

— Всех их на одну веревочку, всех!.. А я-то, дурак, поверил Астахе, до себя допустил. Казначей!.. Вот тебе и казначей! Обошли они нас, Алдоха, вокруг пальца обернули… Эх, если б не хворал ты эти последние месяцы, — мы бы им показали советскую власть! Два бы партийных большевика… А теперь вон ты один, потому какой из меня большевик… ворона! И за что купили? За красивую бабу, за богатейский достаток купили! Дайте мне этого Спирьку, дайте!.. В штыки приму, голову шашкой сыму! — орал Мартьян Алексеевич.

— Никакого тут Спирьки нету, — спокойно осаживал председателя Алдоха, тряс его за грудки.

Хмель ничуть даже не разбирал его, — Алдоха пил за кампанию, чтоб не обидеть старого товарища, чтоб не пошел Мартьян куда в другое место и не получилось большой огласки.