Илья Чернев - Семейщина

Как раз в этот день, накануне Петра, председатель Алдоха пришел к Василию Трехкопытному.

— Дело до тебя имею. Школу мы с тобой ладную поставили. Видать, ты хозяин отменный. Теперь что нам не хватает, чтоб совсем по-большевистски зажить, на большевистскую деревню мало дело походить?

— Уж и не знаю что, — медленно и будто вяло произнес Василий.

— Вот тут те и книги в руки, такому хозяину… Кооператив нам нужен, кооператив! К нам уж инструктор из волости приезжал.

— Кооператив? Вон оно что! — так же, тоном нерушимого спокойствия отозвался Василий.

— Дом у нас есть. С тех пор, как выпороли семеновцы Зуду, пустой стоит, заколоченный, под замком, — сказал Алдоха. — Заезжая у Парамона Ларивоныча там помещалась в давние годы. По тракту, за мостом…

— Знаю.

— Как поди не знать! Значит — дом. А к тому чего не достает: товаров и хозяина. Ты-то согласие даешь?

— Даю, — просто согласился Трехкопытный.

— Вот так! — обрадовался Алдоха. — И разговору, значит, не может быть. С таким хозяином дивья… Своим-то боюсь такое дело препоручать: грамота наша известная. А ты и в этом доспел. А насчет схода, кооператив чтоб на деревне завести, теперь и думки особой нет: будут и члены и паи, — солдат, вишь, сколь подвалило. Теперь уж нас богатеи не перекричат, по-своему повернем, как надо!..

Через день после Петрова гулливого, хмельного дня, не откладывая важного этого дела в дальний закром, председатель Алдоха созвал всеобщий сход насчет кооператива.

Сход предстоял людный и колготной. Наученные горьким опытом, богатеи не захотели, чтоб и на этот раз обошли их, чтоб без них, против их воли, писались приговоры, да им же и навязывались потом на шею. Они теперь не верили Алдохе ни на грош — и привалили на сход густо, — на кривой, дескать, нас не объедешь. Но еще гуще привалили партизаны, солдаты, молодежь.

За полчаса до открытия схода в сборню, к Алдохе, прибежал Федор Иваныч Зуда. Он выглядел примерно так же, как три года назад, когда примчался из Завода с пустыми руками вместо товара: без шапки, с растрепанной бородою, правый глаз его дико вращался, он беспорядочно взмахивал растопыренными руками, тряс над головою прямым, вытянутым на вершок, левым мизинцем. Увидав эту всклоченную, страшную и потешную фигуру, толпящиеся в сборне мужики так и фыркнули, так и покатились со смеху.

— Чо запыхался так? — встал ему навстречу Алдоха. — Пожар, али што?

Беспрестанно помаргивая одним глазом, Зуда бухнулся локтями на председательский стол:

— Насчет кооперативу сегодня, Пахомыч?

— Ну да… Всем же объявлено. А што?

Зуда придвинулся вплотную к черной Алдохиной бороде, зашептал:

— Не забыл поди, как Зуда в тугие те года с лавкой управлялся? Как за верность и старанье семеновские шомпола на свою спину принял?.. Как блюл лавку до последнего дня?

— Не забыл.

— Не забыл, говоришь? То-то!.. Кому теперь сызнова сидельцем быть, как не мне, — ты подумай!.. Разговор у вас промеж себя в управлении поди был обо мне… чтобы, значит, меня поставить?.. Али как?.. Или кого другого?.. Был разговор?..

— Разговора такого не было, — тонко усмехнулся Алдоха, который не раз слышал о жульнической проделке Зуды с кооперативным товаром. — Кого выберет мир председателем, тот и будет.

— А я думал: должон быть такой разговор, — разочарованно сказал Зуда, и все его возбуждение разом пропало. — Не опоздал, выходит?

— На сход? Нет, еще не начинали.

— Не то, не перебил ли кто мою должность? Ты уж постарайся, Пахомыч, слово мужикам за меня замолви… тебя послухают — разгибая локти, попросил Зуда.

И такая мольба светилась в его глазах, столько простодушной веры в значительность собственной кандидатуры было во всем его до крайности потешном обличье, что председатель Алдоха снова невольно улыбнулся.

До самого схода Зуда не отходил от Алдохи, крутился у него перед глазами, а когда сход открыли, он присел на перила, на самой вышине крыльца, близ начальства, чтоб все время быть у всех на виду…

Сход получился бурный, шумный с самого начала. Стоило председателю рот открыть и сказать, что Никольское отстает от соседних деревень, которые обзавелись уже лавками с дешевым кооперативным товаром, — как в толпе у крыльца заорали Ипатовы подголоски:

— Знаем ваш дешевый товар!

— Помним поди!

— Память-то у нас не засохла!.. Алдоха стукнул кулаком по столу:

— Молчать! Говори по порядку!

Немного поутихло, и тогда слово попросил молодой парень в солдатской рубахе, Епишка, демобилизованный всего несколько дней назад. Он был небольшого роста, маломерок, невзрачен, и как ни тянули многие шеи, в толпе, не могли разглядеть оратора, толкали соседей в бок:

— Кто говорит?

— А кто ж его…

— Кажись, Епишка Погорелец.

Звонкость и горячность Епишкина голоса, бойкость его речи, которую он подкреплял энергичными взмахами руки, с лихвой восполняли его невзрачность. Епишка с первого же слова взял крутой разгон.

— Мужики! Граждане! — высоким голосом закричал он. — Ежели которые насчет кооперации сумлеваются, пускай в город съездят да поглядят. Я так думаю, все солдаты так думают и так скажут: эта кооперация — бедному народу выручка. Товарищ Ленин сказал: беднота должна строить кооперацию — это гроб капиталистам и живодерам. Уж он-то, Ленин, слова на ветер не бросит…

Сход загудел, солдаты зашикали на стариков.

— Рвите не рвите глотки, — продолжал Епишка, — а кооператив поставим. Вот вам наш красноармейский сказ!.. Я за всю свою бедность говорю, за все свое сиротство… за сиротскую жизнь… сызмальства по строкам пошел. Вам бы так, узнали б!.. А тем, кто думает против глотку драть, я так скажу: все солдаты, все партизаны, все бедняки-строчники руку за кооперацию подымают! Нас больше, не осилите!

— Верное слово! Правильно! Все голосуем! — всплеснулась волна криков.

Но в гуще схода, с боков, отовсюду навстречу этой волне поднялся гневный ураган:

— Не одурачите!

— В коммунию хотят затянуть? Не выйдет!

— Мягко стелет, да колко спать!..

— Держись теперь, Епиха!

Рев стоял над улицей, тряслись, как в лихоманке, бороды, мелькали взмахи кулаков.

— Закрываю сход, — спокойно сказал Алдоха, — раз не даете людям говорить.

И он шагнул вниз по ступеньке крыльца, — только так и можно было угомонить колготной народ. Стоящие близ председателя слыхали его слова, — неспроста грозит Алдоха, закроет сход и без схода кооперацию облаживать заставит. С десяток людей кинулись вниз в коловорот толпы, закричали, затормошили мужиков…

С большим трудом водворилась тишина. Алдоха будто нехотя занял свое место.

— В последний раз упреждаю, — возвысил он голос, — еще раз заревете, закрою сход, и тогда посмотрим… Кто хочет говорить по порядку?