Александр Гритченко - Подвиг на Курилах

…Машина в последний раз взревела, наклонилась сначала вперед, затем набок и стала, осев задними колесами в дорожную выбоину.

— Эй, дружок! Вылезай, приехали. — Из кабины высунулась коротко остриженная голова шофера.

Разминая затекшие в пути ноги, Иван Кобзарь отыскал в потемках крытого кузова разъехавшиеся по углам во время дорожной тряски чемодан и вещевой мешок. Потом прыгнул на дорогу.

Под ногами хлюпало, сапоги наполовину ушли в грязь, ветер чуть было не сорвал бескозырку.

Обходя лужу, к Ивану приблизился шофер.

— Эх, дорожка-тропочка! Ну, давай чемодан, помогу. Не доехали чуток. Да здесь недалеко…

Шли молча. Слезящимися на ветру глазами Иван глядел под ноги на неразъезженную грязь большака, слушал то плачущий, то злобно ревущий голос ветра. Ему вдруг стало тоскливо и одиноко здесь, на этой неприветливой дороге, среди тайги.

Всего два дня назад за солнечными окнами учебного подразделения весело шумел поселок, где состоялся митинг. Потом был разговор с начальником штаба. Давая назначение, высокий седоватый подполковник говорил, что Иван будет служить на отдаленной батарее. Предупреждал о трудностях, выражая уверенность в том, что Кобзарь не уронит чести моряка.

Трогательным и грустным было прощание с друзьями-однополчанами.

Все это позади. Теперь же, поднимаясь вслед за шофером по крутым склонам сопки, Иван думал только о том, как его встретят на береговой артиллерийской батарее. Какими окажутся новые товарищи и командиры.

«Сказав слипой побачимо», — мелькнула в его мыслях любимая присказка, отчего сделалось совсем не по себе.

Резкий порыв ветра чуть не сбил с ног Ивана, который глянул вперед и замер от неожиданности.

Лес кончился, остался позади. А впереди был Тихий океан. Огромные серые волны взбивали у берега белоснежную пену, с грохотом разбивались в водную пыль о скалы. Далеко-далеко на горизонте — несколько плоских островков.

Картина впечатлительная, но, как показалось Ивану, ни теплоты в ней, ни уюта.

— Не повезло, — вздохнул он и глянул сбоку на шофера. Тот промолчал.

Когда приблизились к крайнему домику поселка, хлопнула дверь, на пороге появился моряк в кителе, в сдвинутой на затылок фуражке и, разбрызгивая грязь, зашагал к ним навстречу.

— Наконец-то! Ждем, ждем… Радиограмму еще днем получили… Корнев, — представился он Ивану.

— Кобзарь. Мне бы командира, доложить о прибытии.

— Я и есть командир, — усмехнулся моряк. — Лейтенант Корнев.

Несколько растерявшийся Иван тут же доложил, что, мол, прибыл для прохождения дальнейшей службы.

Конечно, доклад получился не совсем по форме. Ведь Корнев уже держал в руке щепку, намереваясь очистить ботинки от налипшей на них грязи. А у Кобзаря висел за спиной съехавший набок вещмешок. Обоим стало неловко.

— Устраивайся, а там поближе будем знакомиться, — предложил командир.

Пока Кобзарь укладывал вещи в тумбочку, завязался разговор с матросами: откуда, где учился, играет ли на гитаре. На столе появилось традиционное домино, послышались шутки, смех, кто-то взял в руки гитару. И вскоре Иван забыл, что за окном грязь, ветер, холод. Глядя на окружавших его моряков, он с облегчением думал: «А хлопцы вроде ничего…» Ему почему-то больше других понравился невысокий добродушный парень, которого все называли «Огарком».

Ветер усиливался, протяжно завывая. В сгустившейся за окном темноте качались кусты.

— Пойду проверю, не текут ли крыши, — проговорил лейтенант Корнев, натягивая на плечи звенящий как жесть брезентовый плащ.

Он ушел, а все остались молча прислушиваться к реву непогоды. Когда лейтенант вернулся, вслед за ним в комнату ворвались шум и свист ветра, пахнуло холодом и сыростью. Сбросив плащ, он направился в свою каморку, как называли ее на батарее, — каюту. Пора было укладываться спать.

…Иван Кобзарь заснул под несмолкаемый вой ветра, тревожный шелест океана и порывистый плеск дождя. Глубокий сон нарушил ночью «Огарок», стоявший вахтенным. Ворвался в казарму с надрывным криком:

— Крыша! Крышу сорвало!..

Все вскочили, спросонья не соображая, в чем дело.

— Какую крышу?

— На складе…

Едва он проговорил это, как моряки, — кто наскоро на-девая брюки и ботинки, а кто и босиком, в одних трусах, повыскакивали под хлещущие потоки дождя.

Холодные струи обрушились на Ивана. Скользя по грязи и больно спотыкаясь о камни босыми ногами, Иван бежал, не разбирая дороги. Раз — и налетел на лейтенанта.

Разглядев его, Корнев проговорил торопливо:

— Кобзарь, беги с Огарковым за скобами! Живо!

— Есть! — И Иван понесся вслед за «Огарком».

Сорванная ветром крыша склада чудом держалась одним углом на опорном столбе, другим свисала чуть не до земли. Поднять ее, поставить на место и закрепить под бушующими порывами ветра и дождя оказалось делом нелегким. Да лейтенант еще подгонял.

— Скорее, скорее, ребята, аппаратуру зальет!

Матросы дружно ухватились за нижний край кровли. Та поднялась, но сейчас же свирепый ветер сбросил ее вниз.

Дождь лил не переставая. Было холодно так, что немели пальцы. Брюки на Иване намокли, стали тяжелыми и липли к ногам.

Когда крышу сбросило во второй раз, он почувствовал, что ободрал до крови руку пониже локтя. Но только еще ожесточеннее вцепился в мокрые, тяжелые бревна.

Ветер дул в крышу, сбитую из досок и покрытую толью, как в парус, поэтому она снова и снова падала вниз на руки и плечи матросов. Наконец, между двумя порывами ветра ее удалось поставить на место. И тотчас же застучали молотки.

— Навалились, братцы! — озорно выкрикивал Огарков.

«Братцы» наваливались, тяжестью своих тел удерживали дрожащую под порывами бури кровлю. Крышу крепили скобами, гвоздями, проволокой.

«Ага, попалась! — радовался Кобзарь. — Попалась!»

Он бил и бил молотком, уже не чувствуя теперь стужи. Его захватил этот неожиданный поединок с разбушевавшейся стихией, в котором человек обязательно должен выйти победителем.

Когда крышу надежно закрепили, Иван повернулся туда, откуда дул ветер, нагоняя дождь. Кто-то из пробегавших мимо толкнул его в бок.

— Что стоишь? Бежим греться! Теперь не сорвет. Порядок!..

А утром по стенам комнаты блуждали солнечные зайчики. Будто ничего и не было.

Кобзарь вышел на крыльцо, глянул в сторону океана и замер, восторженный, зачарованный. Океан отсвечивал мириадами блесток. Крупные птицы величаво кружились над волнами, и свежий ветер налетал на берег, покачивая белесые стволы берез на склонах сопок.

Кобзаря определили в первый расчет наводчиком. Причем командир орудия заговорил с ним так, словно они давным-давно служили вместе.

Как-то так получилось, что Кобзарь сам начал ему рассказывать о себе. А старшина внимательно слушал о его родителях, о братьях, о пребывании в учебном отряде.