Эдуард Нордман - Не стреляйте в партизан…

А на следующий день пришла новость, что из Слуцка в сторону Великого леса, где был наш лагерь, движется немецкая бронетехника.

– Может, вернемся в свои землянки? – съязвил Корж.

И принял решение: поскольку после дерзких вылазок немцы отряд в покое не оставят, уходим в Любанский и Стародорожский районы. Продуктов, правда, маловато. Но, говорят, там тоже есть партизанские отряды. Должны быть. Установим с ними связь, укрепимся. Вернемся на Пинщину в любое время.

Несмотря на то что немцы и полиция не оставляли попыток взять нас в кольцо, настроение у нас было хорошее. И не только потому, что мы уже почувствовали силу.

Еще 13 декабря, сразу после боя у хутора Опин, из сообщения Совинформбюро мы узнали о поражении гитлеровских войск под Москвой. Вот это была радость! Мы постоянно повторяли, сколько уничтожено немецких танков, а счет шел на сотни, сколько автомашин, орудий, минометов, номера разгромленных фашистских дивизий и корпусов, названия освобожденных населенных пунктов.

Мы ликовали, радовались, как дети. За всю войну я не помню такого приподнятого настроения, как в тот декабрьский день. Наконец-то лозунг «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» приобрел для нас реальные очертания. Кто-то правильно сказал, что на войне мало красных дат. В основном, черные.

Уже потом будут расцвечиваться дни в календаре. Тогда, в глубоком тылу врага, впервые за полгода войны тот декабрьский день был для всех нас настоящей красной датой.

Главной победой в партизанском мироощущении, в понимании тех, кто сражался в глубоком тылу врага, стала та победа под Москвой.

Именно тогда, когда немецкая пропаганда трубила, что Красная Армия разбита, наша столица уже ими захвачена, Сталин сбежал, что надежд у русских нет, мы словно заново родились, у нас появились новые моральные силы, уверенность. Нам казалось, что и морозы стали помягче. Даже у пессимистов лица озарились улыбками. Между прочим, у партизан уже тогда был лозунг: «Убей немца на Полесье – он не появится под Москвой».

Потом праздниками стали и победа под Сталинградом, и на Курской дуге. Но это были как бы сами собой разумеющиеся победы. Мы уже были уверены, что они придут, что мы побеждаем и победим. Пусть мы не знали, где очередное крупное поражение потерпят гитлеровцы, но были убеждены, что потерпят.

С той победой под Москвой сравниться могло только взятие Берлина Красной Армией 2 мая 1945 года. 9 мая – венец всем усилиям по разгрому фашизма. Венец, который всегда будет сиять золотом славы, героизма и самоотверженности. Ничьи и никакие усилия не заставят его поблекнуть. Попомните мое слово.

Мы, партизаны, всегда действовали дерзко. Но зачастую, особенно в первые месяцы войны, мы действовали просто нагло. По крайней мере, по немецким меркам. Не вижу в этом слове ничего предосудительного.

Полностью согласен с Денисом Давыдовым, партизанившим во время войны с Наполеоном. Наглость для партизан, говорил он, полезнее нерешительности, называемой трусами благоразумием.

В партизанском деле на успех не мог рассчитывать тот, кто при каждом движении боится уколоть пальчик. Таким у нас попросту не было места. За любое, даже секундное промедление, а тем более растерянность можно было заплатить жизнью. А.В. Суворов, характеризуя одного из своих офицеров, сказал, что в бою тот застенчив. Так образно он намекал на то, что недостает человеку решительности в горячих ситуациях.

Так вот застенчивость в бою, отсутствие смекалки, особенно в усложняющейся ситуации, – не партизанская черта. Я убедился в этом на собственном опыте. Лучше сказать, испытал на своей шкуре. Об одном таком эпизоде расскажу подробнее.

Говорят, что один в поле не воин. Это правильно. Но «в партизанах» бывало всякое, часто даже нелогичное.

Шел четвертый месяц войны. В сентябре у Коржа созрела идея разгромить колонну немецких машин под носом у гарнизона городского поселка Старобин. Эта идея особенно понравилась нашим соседям, партизанам старобинского отряда. От такой дерзости партизан был бы резонанс во всей округе.

Летом и осенью 1941 года оккупанты часто ездили по грунтовой дороге Микашевичи—Старобин—Слуцк. Шоссе с твердым покрытием в этом районе тогда не было. Сидели в открытых грузовиках, самодовольные, загорелые – победители. Чаще всего ездили по пять-шесть автомашин и обычно в дневное время.

Первого октября отряд готовился к походу. Чистили оружие, проверяли боеприпасы. Получили провиант – по два куска отварного мяса и хлеб. Это на трое суток.

Шли скрытно, обходили все деревни. В разведку я и Виктор Лифантьев второго октября пошли без винтовок – пистолеты и гранаты спрятаны. Никто из местных партизан не мог пойти на это дело. Их, как я уже упоминал, могли узнать в лицо. А мы шли под видом окруженцев.

Вошли в деревню Махновичи. Полицейского участка в ней тогда еще не было. Прежде чем зайти в дом к нашему связному, навестили два десятка хат. Попутно запаслись хлебом и другим провиантом. Связной рассказал обстановку в соседних деревнях. В Долгом – небольшой гарнизон, в Желтом Броде – комендатура немецких пограничников.

В то время на бывшей польско-советской границе, которая проходила по реке Случь, оккупанты держали пограничные посты. Условились, в каком месте можно переправиться через реку. Мосты ведь были под контролем полицаев.

Переправились на лодке через Случь 3 октября. Скрытно вышли к деревне Летенец. Ночевали в лесу, костров не разжигали. Даже курить командир приказал «в рукав». В общем, удалось скрытно от противника подойти к райцентру.

Засаду сделали так, чтобы вести перекрестный огонь по колонне. Выставили прикрытие по флангам отряда и 5 октября прождали в засаде целый день. Но немцы не показались. Был какой-то праздник в тот день.

Партизаны остановили человек двадцать жителей соседних деревень, которые шли с богомолья. С ними поговорили, разъяснили обстановку на фронтах.

К вечеру командир снял засаду, и мы двинулись в сторону деревни Поварчицы с задачей побольше запастись провиантом и заодно разоружить полицаев. У старобинцев к ним был особый счет. За месяц до этого они убили партизана И. Бондаренко и комсомольца И. Хорсеева.

По лесной дорожке шли гуськом. Немецкий гарнизон был где-то рядом. Надо же было такому случиться: портянка так натерла мне ногу, что идти стало невмоготу. Я присел на пенек, снял сапог, переобулся, а отряда и след простыл. Подал условный сигнал, ответа никакого.

Лесная дорожка раздваивалась – одна влево, другая вправо. Сначала побежал по левой. Никаких следов, на сигнал никто не откликается. Вернулся обратно и рванул по правой дорожке. Выскочил на опушку леса – впереди селение и вышка. Немец стоит с пулеметом, благо, спиной ко мне.