Николай Ященко - С отцами вместе

Васюрка плюнул вниз. Плевок шлепнулся о воду. Кости все не было.

Васюрка не знал, что он давно уже вышел из дому, но у горяевских ворот увидел церковного регента и остановился. Регент звякнул щеколдой, скрылся во дворе. «Зачем он тут шатается», — недоумевал Костя. Прошло пять-десять минут. От Горяевых никто не выходил. Костя пожал плечами и поспешил к мосту.

— Долго ты чай пьешь! — упрекнул его Васюрка.

— Я не чаевал, — оправдывался Костя. — Знаешь, кого видел? Регента! К Горяевым почему-то подался. Зачем, как ты думаешь?

Васюрка хмыкнул.

— Ясное дело, Верку от комсомола отговаривать!

— И по-моему, так. Это он Веркину мать запугивает. Надо бы отвадить этого субчика шляться по дворам!

Около депо встретили Леньку Индейца, Кузю и Проньку. Они, перебивая друг друга, рассказали, что произошло на дровяном складе. Ленька, как всегда, увлекся:

— Я его взял за шиворот, да ка-ак трахну между глаз, хорошо что вот они отняли его у меня, а то бы полетели от Мандолины пух да перья…

Но Костя пропустил мимо ушей Ленькину болтовню. Его обеспокоило другое.

— Этот Гога поперек дороги нам стоит! — сказал он с досадой.

На сборном пункте, в нардоме, Костя прежде всего разыскал Митю Мокина. Того нисколько не удивила история избиения Кузи. Вытирая рукавом шинели ствол винтовки, он сурово сказал:

— В настоящий текущий момент соучраб идет на всякую пакость. Ты, Кравченко, держи в школе линию Третьего Коммунистического Интернационала. И ни шагу назад! Я на тебя надеюсь!

Костя хотел еще рассказать о том, что регент приходил в дом Горяевых, но раздалась команда Зновы:

— В две шеренги стройся!..

Чоновцы собирались в дозоры. Предстояла бессонная ночь…

Весело шумел самовар. На железной тарелке возвышалась горка свежего, нарезанного крупными ломтями ржаного хлеба. Новая свеча, вставленная в бутылку с отбитым горлышком, освещала небогато убранный стол. Свечу эту Митя Мокин с большим трудом выпросил у начальника станции, привез в Осиновку и преподнес как дорогой подарок учительнице Гречко. Митя приехал вместе с сотрудником госполитохраны Прейсом. Кроме их и хозяйки, за столом сидели двое деревенских.

Анна Васильевна разливала морковный чай. Стаканов всем не хватило, председателю ревкома досталась деревянная, расписанная цветами чашка.

Прейс, человек с узким продолговатым лицом, на котором выделился тонкий прямой нос, прихлебывал чай и расспрашивал Капустина о таинственных огоньках в окнах старого поповского дома. Капустин, отвечая, вскакивал со скамьи. Этот разговор потешал учительницу, она почему-то не верила.

— Домового хотите поймать? Не смешите людей. Никто и никогда не видел огоньков. Одна брехня!

— Я самолично сколь раз видел, вот ей-богу! — уверял Капустин, готовый перекреститься.

Председатель ревкома отодвинул от себя чашку, вытер ладонью рот и сказал:

— Местная власть в моем лице получала таковые сигналы от данного товарища, гражданина Капустина.

Анна Васильевна махнула на него рукой.

— Развесили уши! Это Андрюшка Котельников всех вас взбаламутил!

Капустин поставил на блюдце перевернутый вверх дном стакан, выскочил из-за стола.

— А что Андрюшка? Вот помяните мое слово, выследит он контрреволюцию!

Мокин и Прейс молча переглядывались, каждый из них по-своему размышлял о Капустине. Мокин вспомнил собрание в школе. Тогда этот бывший красный партизан, не желая отстать от нового течения жизни, первым записался в комсомол. Теперь надо объяснить, что ему, бородатому дядьке, имеющему внучат, не положено состоять в союзе молодежи. Но как объяснить? Капустин обидится, да и сельская ячейка, если партизан уйдет из нее, лишится крепкой опоры. «Пусть еще побудет немного… Ячейка вырастет, тогда и скажем ему», — решил про себя Мокин, наблюдая за тем, как Капустин, увидев свое отражение в большом настенном зеркале, старательно приглаживал руками давно не чесанные волосы…

А Прейса беспокоило другое — не пустые ли разговоры ведет Капустин об огоньках. Партизан что-то подозревает, но у него только догадки, а доказательств нет. Больше часа тому назад Андрей Котельников ушел наблюдать за окнами и не возвращается. Может быть ему и в самом деле нечего сказать, огоньки померещились со страху. Прейс достал карманные часы. Уже полночь. Чекистам и так работы по горло, а тут теряй время по пустякам.

— Да, — многозначительно протянул Прейс и отвернулся к стене. На засиженной мухами цветной картине был изображен донской казак Кузьма Крючков. Он лихо рубил саблей и одновременно колол пикой окруживших его в несметном количестве немцев и австрийцев. Прейс усмехнулся.

— Здорово крошит? — спросил его председатель ревкома, протягивая кисет с табаком. — Давай закурим, чтобы наши дома не журились.

К кисету потянулся и Капустин. Стали крутить цигарки. Председатель ревкома прикурил от свечки.

— На войне что! — пустился он в рассуждения. — Там стреляй себе, руби. Врага видишь, своих знаешь. Все ясно! Попробовал бы Кузьма Крючков сейчас на моем месте воевать! Не справится казак, где ему! У нас в чем закавыка? Черта два узнаешь, куда контра попряталась. Да и тронуть не всякого можно. Думаешь, стервеца за шиворот поймал, а он тебе под нос разные бумаги сует. Ему, видишь ли, всякие права дадены этой Дэ-вэ-эрией, будь она неладна!

Председатель ревкома взглянул на Прейса, закашлялся.

— Теперича в дальнейшем… Антанта на нас прет. Международное положение не сладкое, а тут еще от внутреннего голова болит…

Убирая посуду, Анна Васильевна не очень-то интересовалась разглагольствованиями председателя. Но Митя, сидя на углу стола, подпер кулаками голову и с удовольствием слушал фронтовика. К нижней губе председателя прилип жалкий остаток цигарки, однако местная власть, не боясь проглотить окурка, умудряется сосать его и, выпуская дым, без остановки говорить.

— К примеру, возьмем керосин. Нету его. А в темноте нам к новой жизни не пробиться. Надо во всех избах очаги устраивать. В одному углу русской печки сделай выемку, чтобы тяга в трубу была, и жги смолевые полешки. Светло! Так и дотянем до советской власти, перехитрим разруху… Или, скажем, посуды в деревне маловато. Значит, предревкома соображай своим котелком. Даю указание пустые бутылки в дело пустить. Шпагатинку в керосине смочи, обверни ее вокруг бутылки, подожги эту веревочку, а как сгорит, на то место воды плесни — будто алмазом отрежет. Вот и получай стакан или настоящий бокал…

— Сказки рассказываешь! — Капустин бросил к порогу свой окурок. — Шпагатину надо в керосине смочить, а я где его возьму? Керосин-то, может, только у Петухова есть. Твоя сказка для имущего класса!..