Борис Орлов - Холодная война – глубины океана…

На рассвете в дымке позолоты
Корабли ушли от берегов.
Пустотой глазниц чернели доты,
Словно черепа былых врагов.

По брусчатке европейской гулко
Топали под крестопад наград.
В Петербург шли, словно на прогулку,
Но разбили лбы о Ленинград.

У Невы наткнулись на преграду:
Если враг у стен – народ един.
Русский город выдержал блокаду,
Но ее не выдержал Берлин!

Рассыплет молнии гроза —
И волны заблестят.
Он столько видел, что глаза
На небо не глядят.

Идет безмолвно на причал
И палочкой стучит.
Он столько на войне кричал,
Что до сих пор молчит.

Серп затупился и покой обрел,
На свалке жизни молот запылился.
Двуглавый инкубаторский орел
Взлетать из темноты не научился.

Но вспыхнет свет, небесный и земной,
Срастется мир, что бесами расколот.
Взлетев над православною страной,
Орел в когтях поднимет серп и молот.

«Не плачь, мать, не убьют,
А немца мы осилим.
Побереги коня —
Война не на века», —
И дед мой, кирасир,
Встает за честь России
Под знамя
Лейб-гвардейского полка.

Он весел и красив.
Собой вполне доволен.
Еще не видел кровь
И не копал могил.
…Но с Первой мировой
Вернулся, хмур и болен,
Как будто целый мир
За год похоронил.

Два фото:
До войны с друзьями дед
И после —
Один,
Он с костылем, как тысячи калек.
Конь сдох.
И не родит уже, как прежде, поле.
Война не на века.
Но год войны – как век.

Сен-Женевьев-де-Буа.
Рощи осенней покров.
Крест. Золотятся слова
В камне: «Полковник Орлов…»

Жертва гражданской войне —
Смерть на чужбине. Беда.
Кем же приходится мне
Он? Не узнать никогда.

И офицер, и солдат.
От малярии и ран…
Сколько Орловых лежат
В землях неведомых стран?!

Церковка. Купола медь.
Тлеет свеча в полумгле.
Господи! Дай помереть
Русским на русской земле.

На стенах – блики желтых фотографий.
Друзья и предки. Взгляд со стороны.
В своей избе, как будто в батискафе,
Я погружаюсь в прошлое страны.

Меня овеет ветром вечной славы
Из-под стекла, где дремлет русский мир.
…На аргамаке дед гарцует браво —
Он рвется в бой. Гвардеец-кирасир.

Во имя веры и святого трона
Готов погибнуть. Пристальней смотри —
Герой войны… но пятая колонна
Россию расколола изнутри.

…Тяжелый дым повис над Сталинградом.
Долг воина превыше «высших мер».
И смотрит из огня спокойным взглядом
Отец – двадцатилетний офицер.

Он победил. Но стали вне закона
Фронтовики – виновны без вины,
Их предали… И пятая колонна
Глумится над историей страны.

Скользит слеза. Сдавило горло горем.
Повымерла почти что вся родня.
Друзья погибли в Баренцевом море —
Они с укором смотрят на меня.

Враги нас окружают. И вороны
Над селами кружат. Ослеп народ.
«Вставай, страна…» Но пятая колонна
Уничтожает армию и флот.

Душа болит. Довольно спать! Довольно!
Нам защищать духовный Сталинград!
Избу покину. И на колокольню
Я поднимусь – и загремит набат!

Широка моя страна, широка…
Строят в ней всегда и все на века.
Да и рушат в ней все сразу и вмиг,
Тот ничтожен, кто вчера был велик.
За глаза твердят не то, что в глаза.
Нет людей, вокруг одни голоса:
– Эй! В ружье! На границе – война!
– На хрена нам такая страна!
– Всем пора в военкоматы спешить!
– Безопасней воровать, чем служить!
– Смело мы в бой пойдем!
– Вы служите, мы вас подождем!
– Мы в бою за Отчизну умрем!
– Вы воюйте, мы вас оберем…
Вся страна – и голоса, и леса —
Как нейтральная лежит полоса.
Вся пристреляна на звук и на свет.
Вроде есть в ней жизнь, а вроде – и нет.
Широка моя страна, широка…
Нет народа – улетел в облака.

Бог попустил: брат предал брата,
Решив, что честный труд – изъян.
Я был свидетелем заката
Страны рабочих и крестьян.

Опустошались пьедесталы
И души… Разум слеп и глох,
Заводы ржавчина съедала,
В плен брал поля чертополох.

В глазах детей струится холод,
Забыты деды и отцы.
В металлоломе – серп и молот,
У звезд обломаны концы.

Когда впадает память в Лету,
Нет у людей иной судьбы:
Уйдя от Божьего завета,
Все – господа… и все – рабы.

Наш паровоз летел…
В расход пускали робких.
Еще один рывок!
Еще один прыжок!
И нацию сожгли,
как будто уголь в топке,
Чтоб жить при коммунизме
хорошо.

Наш паровоз летел вперед…
Под перегрузки
Пар выходил в гудок.
И в пламени знамен —
Ах! – как же он горел,
народ великий русский,
Во благо всех других
народов и племен.

«Вперед, вперед лети!» —
у нас сердца из стали.
Интернационал в Кремле —
оваций гром.
И паровоз летел…
Но шпалы разобрали
На полустанке,
рельсы сдав в металлолом.

С небес текла кровавая заря
В распахнутые двери и могилы.
Толпа рабов, предавшая царя,
Точила для неправой бойни вилы.

Ломала государство сгоряча,
Ей было в нем удушливо и тесно.
И знамя, как рубаха палача,
Краснело на ветру над лобным местом.

Вздувались ноздри, вздергивалась бровь.
Страх подворотен. Самосуды улиц.
А те, на ком вина – невинных кровь,
В своей крови у стенки захлебнулись.

Вождь гипсовой руки не опустил,
Стоит спиною к паперти бессменно.
Жить все трудней, а выживать нет сил,
Утрачено стремленье к переменам.

Сказал: пойдем дорогою другой.
Шли деды, шли отцы. Устали внуки!
Но вождь стоит с протянутой рукой…
И нищие протягивают руки.

Паром сновал от берега до берега
Вдоль лодок, отдыхавших на приколе.
А я на кляче догонял Америку,
Спеша к парому кукурузным полем.

Я был мальцом, а не козырной картою —
Судьба еще не била, не крутила.
И шло в зенит над сталинскою Спартою
В Кремле лысоголовое светило.

Жизнь пронеслась. Сижу устало в скверике.
Страна тасует и вождей, и лица.
Но до сих пор от берега до берега
Болтаемся и не к чему прибиться.