Николай Никольский - НОЧЬ НА ДНЕПРЕ

— Дай-ка разглядеть, каков ты стал, — проговорил он, не выпуская из рук товарища, а только отстраняя его от себя. В глазах Белова светилась радость. — А мы по тебе затужились… пропал. Ах, вовремя ты, Сережа! Так вовремя…

Сергей Князев действительно вернулся в самый разгар событий. Гвардейская дивизия, подойдя к Днепру, усиленно готовилась к форсированию реки. В ничем не примечательной деревушке Кайдари, раскинувшейся по левому берегу, во всех ее дворах, садах, ригах, в обветшалых землянках и траншеях, оставленных два года назад нашими войсками, кипела горячая, скрытая от посторонних глаз работа. Гвардейцы сбивали плоты, мастерили новые и латали старые рыбачьи лодки, наскоро строили другие переправочные средства.

За время войны Сергей не один раз участвовал в больших наступательных боях. Но, кажется, никогда еще не испытывал он такого праздничного подъема, такого бодрого возбуждения, какое охватило его сейчас, накануне Днепровской операции. Весь день он был в батальоне: инструктировал агитаторов, проводил беседы с редакторами боевых листков, знакомился с личным составом рот, получивших новое пополнение, следил за тем, как батальон готовит плоты и лодки для переправы, — и всюду он наблюдал то же повышенное, боевое настроение. Люди думали не о том, что их ждет тяжелая переправа, ждут ожесточенные бои на правом берегу, где враг готовится к смертельной схватке, а о том, чтоб скорее приблизить час этой схватки.

Сергею приходилось даже напоминать некоторым командирам о трудностях, какие будут еще впереди.

— Знаем, Сергей. Викторович, что не блинами нас встретят, — посмеиваясь, возражал своему приятелю лейтенант Белов. — Нам бы только уцепиться за берег, а там не удержишь нас. Завтра в Днепропетровске будем.

Закружившись в делах, Сергей не смог выбрать свободной минуты, чтоб встретиться с Верой Казаковой, но все время помнил о ней и знал, что она где-то здесь. Вечером, направляясь на партийное собрание в землянку к комбату, он совершенно неожиданно столкнулся с ней в изгибе траншеи. Они оба растерялись и с минуту стояли неподвижно.

— Сережа! Ты? — первой воскликнула Вера. Ее обветренное милое лицо просияло от несдерживаемого, рвущегося наружу счастья.

Сергей взял ее маленькие горячие руки, пожал их.

— Я, Веруша, я, здравствуй!

— Ой, как ты похудел! — Она погладила пальцами синевато-красный шрам на его щеке. — А почему ты раньше времени ушел из госпиталя? Ты ж совсем недавно писал, что лишь через месяц выберешься из этого почтенного учреждения?

— То, что писал, — сущая правда, — улыбнулся Сергей. — Об этом долго рассказывать, Веруша. Разве можно лежать в такое время на больничной койке!

— Значит, ты попросту сбежал из госпиталя?

— Да нет, нельзя сказать. Задерживаться, правда, не хотел, но ушел по-хорошему, честное слово, — заверил Сергей, любуясь ее построжавшим вдруг лицом. — А впрочем, это и не столь существенно. Осколки вроде все вытащили, раны затянуло, ходить можно. А что нужно еще солдату?

— Вечно ты такой…

— Да ты не сердись. Сама вон осунулась, побледнела…

Ему захотелось поцеловать ее, но он не решился и лишь заправил ей за ухо выбившуюся из-под пилотки густую прядь волос.

— Скоро увидимся, Веруша. Я, кажется, с вашей ротой пойду. Ну… — Он помахал рукой.

Коммунисты собирались в землянке комбата и в прилегающей к ней траншее. Тускло мерцали две жестяные коптилки. Открывая собрание, Сергей силился разглядеть присутствующих, но видел только первые ряды сидевших в землянке, а задние ряды и те, кто остался в траншее, почти сливались в полутьме в общую массу.

Комбат сделал доклад о задачах коммунистов в предстоящем форсировании. Затем начались выступления.

Сергею не приходилось упрашивать и подталкивать, как бывало иногда на собраниях, — коммунисты наперебой просили слова. Прислонившись к стене землянки, он смотрел на выступавших, и ему не верилось, что еще только вчера лежал он в госпитале, казалось, что он уже давно, давно находится среди боевых друзей.

Через несколько часов они пойдут в бой. Хотелось быть в седьмой роте, где Вера, Белов… Но замполит еще не дал своего разрешения.

Сергей выступил последним. Заканчивая свою короткую речь, он вновь напомнил коммунистам:

— Прямо скажу, форсирование — дело нелегкое. Днепр — вот он какой. И враг зубами за него будет держаться. От каждого из нас потребуется предельное напряжение сил и воли к победе. По высадке на берег, как указывал командир, атаковать энергично, напористо, не давать врагу закрепляться. Мы, коммунисты, должны личным примером увлекать других…

Когда закончилось собрание, до начала операции оставалось часа полтора. Расходились в темноте. С правого берега доносилась редкая пулеметная стрельба, огненные трассы прошивали ночную мглу. Низко нависло черное беззвездное небо. Внизу чуть слышно шуршал прибрежной волной невидимый Днепр.

На нашем берегу было тихо, но тишина была призрачной: полки гвардейской дивизии уже изготавливались к броску…

Ровно в двадцать четыре часа бойцы и офицеры гвардейского полка Мозуренко начали переправу. И почти в этот же час с правого берега ветерок донес приглушенное русское «ура». Там вспыхнула автоматная и пулеметная стрельба, тяжело заухали вражеские пушки. Загудел и левый берег: содрогая землю и воздух, подала могучий голос советская артиллерия. Несколько раз проиграли прославленные «катюши». Их снаряды описали в темном ночном небе многочисленные добела раскаленные крутые дуги, накрывая оборону врага на противоположном берегу. На месте их падения взвились яркие столбы пламени.

Широкий Днепр пересекали трассирующие пули. Все чаще рвались на левом берегу, в расположении дивизии, вражеские снаряды и мины. Но уже ничто не могло остановить непрерывного, стремительного потока гвардейских подразделений. Первые части десантников прочно зацепились за правый берег.

В третьем часу ночи, заметно прояснившейся, начала переправу седьмая рота.

В предыдущих боях она понесла значительные потери и была сведена в два взвода. Теперь в ней не насчитывалось и половины её обычного штатного состава. В распоряжении седьмой роты находился плот, две рыбачьи лодки и одна надувная, резиновая; от берега их отделяла неширокая полоса воды. Закинув за пояс полы шинелей и крепко сжимая оружие, гвардейцы преодолевали речную отмель. Легкое бултыхание воды сливалось с короткими, приглушенными голосами бойцов. Изредка слышались строгие замечания командира роты лейтенанта Белова.

— Плотнее, плотнее рассаживайтесь! Держать равновесие!

Белов сам проверял, как рассаживается каждое отделение. Полы его легкой шинели, как и у всех бойцов, были заткнуты за поясной ремень. Брюки на коленях промокли, правый сапог безнадежно тек, и вода уже хлюпала в нем. Но настроение у лейтенанта было превосходное. Под вечер он раздобыл еще одну лодку, надувную, и теперь рота рассаживалась свободно, имея запас мест на всякий случай. Как и весь батальон, седьмая рота переправлялась во втором эшелоне. Ей ставилась задача — нарастить удар в том направлении, где полк к моменту высадки достигнет большего успеха. Подполковник Мозуренко давно был на правом берегу; мысленно был там и Владимир Белов и уже представлял, как его седьмая, свежая, рота с ходу вступит в бой на линии немецкой обороны, перед которой задержался Мозуренко. Белов знал, что на том берегу сейчас дорог каждый вновь подоспевший взвод, и торопил своих гвардейцев.