Николай Никольский - НОЧЬ НА ДНЕПРЕ

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Николай Сергеевич Никольский родился в 1913 году в семье служащего, впоследствии рабочего.

Окончив в 1934 г. средне-техническое учебное заведение, он работал по специальности в одном из совхозов Саратовской области.

С 1938 г. он — на партийной работе: культпроп райкома партии, затем секретарь Калининского обкома ВЛКСМ по пропаганде.

В начале войны т. Никольский окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС и был направлен на политическую работу в действующую армию.

Он принимает участие в боях на Северо-Западном, Калининском, Сталинградском, Донском, Юго-Западном, 3-м Украинском фронтах.

За боевые заслуги был награжден тремя орденами Красного Знамени; за форсирование Днепра т. Никольский был удостоен звания Героя Советского Союза.

В настоящее время находится на политической работе в Советской Армии.

Осень все больше входила в свои права. Реже показывалось солнце. Над землей нависали лохматые облака. Часто шел скучный, мелкий дождь. Деревья в саду пожелтели. Уныло шелестели под ногами опавшие листья.

В такую погоду еще длиннее и однообразнее казались Сергею Князеву дни в госпитале. Ненастье заставляло его часами оставаться в помещении. Сергей аккуратно исполнял все предписания врача, надеясь, что этим хоть на неделю сократит свое вынужденное безделье. Тренируя раненую ногу, он подолгу бродил по госпиталю, ежедневно утром и вечером делал лечебную гимнастику…

И вот, наконец, долгожданный день пришел: ему разрешили выписываться. Еще с вечера Сергей попрощался с врачами и сестрами госпиталя, обошел всех своих знакомых.

А утром следующего дня на попутной машине, груженной вещевым имуществом, он уже ехал к фронту. Вместе с ним в кузове примостились пять бойцов той же дивизии, так же, как и он, выписавшихся из госпиталя.

Мелькали разоренные села, изрытые траншеями и воронками голые осенние поля. Но Сергей не замечал окружающего: он весь был поглощен предстоящей встречей с родным батальоном. Ведь немалый путь пройден с боевыми друзьями — от Волги до Днепра. Однако при въезде в Запорожье Сергей как бы встряхнулся и с интересом стал рассматривать незнакомый город. На каждом шагу виднелись свежие следы войны: черные пепелища пожарищ, разрушенные бомбардировкой здания, порванные провода и вывороченные столбы, воронки от снарядов, битое стекло. Попадались улицы, сплошь превращенные в развалины.

Встречные машины задержали грузовик, на котором ехал Князев. Остановились против разрушенного старинного здания. Оно, по всей вероятности, было взорвано врагом перед самым отступлением. Еще шли работы по раскопке: мужчины в гражданском извлекали из-под обломков пострадавших. Вот из перекошенного парадного вывели под руки женщину. Ее голова бессильно откинулась.

— Мерзавцы! Ах, мерзавцы! — проговорил пожилой солдат, сидевший на ящике против Князева. Одутловатое лицо его, изрытое шрамами, показалось Сергею знакомым. «Неужели из нашего батальона?» — подумал он. Когда остались позади последние домики окраины города, Князев неуверенно спросил:

— Исаков?

Солдат, явно довольный, улыбнулся одними глазами.

— Он самый, товарищ старший лейтенант.

— Из седьмой роты?

— Так точно. Из седьмой. Политруком вы у нас были.

Сергей встал и крепко пожал руку солдату.

— Не признал я вас сразу.

— Не мудрено, товарищ старший лейтенант. Видите — карточку мою поцарапали как? Дней двадцать назад и совсем бы не узнали.

Исаков улыбнулся, но лицо его, скованное рубцами, оставалось неподвижным, улыбка отразилась только в глазах.

Сергей вспомнил бой в районе Голой Долины. Немцы тогда неожиданно ударили во фланг седьмой роте, смяли первый взвод, и, если б не Исаков, вовремя открывший огонь из ручного пулемета, быть бы катастрофе.

— Помню, помню, как ты немцев из пулемета косил. Значит, опять в свою роту?

— Своя рота — дом родной. Куда ж еще. А мы с вами, товарищ старший лейтенант, кажется, впору попадем. К самым боям. К Днепру, говорят, наши подошли.

— Да… Будем форсировать. Попьем водички из Днепра.

— Вот и я думаю. Уж очень мне в госпитале тошно было. Такое дело, думаю, обидно на койке пролежать.

— Все б ничего, товарищ старший лейтенант, только союзнички наши финтят, — вмешался в разговор рыжий сержант, сидевший на ящике рядом с Исаковым. — Я так считаю: выступи они сейчас по-настоящему, не для пыли… ну, скажем, во Франции где-то… дело бы по-иному завертелось. Глядишь, к весне и войне бы конец.

К разговору один за другим стали присоединяться остальные бойцы. На старшего лейтенанта они поглядывали с интересом, ожидая, что он сообщит что-нибудь новое, о чем они еще не слышали. Князеву пришлось рассказать о совместной декларации союзников, о приезде Идена и Хелла в Москву.

— Хитрят они всё. Не верю я им! — покачал головой рыжий сержант.

За разговором незаметно доехали до дивизионного обменного пункта. Здесь Князев распрощался со спутниками и вместе с Исаковым на первой же машине направился в свою часть.

Во второй половине дня Князев прибыл на командный пункт дивизии. Начподив обрадовался возвращению парторга батальона. Он расспросил Князева о госпитале, ознакомил его с обстановкой, надавал кучу советов, как готовиться к форсированию Днепра, и в заключение горячо пожелал успеха.

«Да… вовремя вернулся, — взволнованно думал Князев, направляясь в свой батальон. — Задержись на день-два, и не быть бы тебе, Сережа, участником борьбы за Днепр». Он шагал по глубокой траншее, тянувшейся по левому берегу реки, и чем ближе подходил к расположению батальона, тем сильнее волновался. Вот сейчас, через какие-нибудь двадцать — тридцать минут, он увидит старого друга Белова, комбата, увидит санинструктора Веру Казакову… При мысли о Вере сердце старшего лейтенанта забилось сильнее, и он невольно ускорил шаг.

В тесной землянке комбата только что закончилось совещание. У выхода из нее Князев и встретился с офицерами батальона.

— Дружище! Приехал! — загудел командир минометной роты, первый облапив Сергея своими огромными ручищами. — Ах, молодчина! Рад! Очень рад тебя видеть.

Друзья окружили Сергея.

— Знает наш парторг, когда приехать!

— Давненько поджидали.

— Здорово, Сережа!

Последним из землянки выбрался лейтенант Белов, высокий, худой человек лет тридцати с очень серьезным и потому будто сердитым лицом. Он растолкал товарищей и по русскому обычаю трижды поцеловался с Князевым.