Мумтоз Мухамедов - Вслед за героем

«Что ты, Максимовна, — скажешь ей, — разве не слышишь, прямо за околицей трактор ревет?»

«Э, — говорит, — то другой, то колесный. Это, — говорит, — не иначе, как Ксеня Макарова водит…» Вот, брат, какие дела-то! Шумела у нас жизнь, — закончил он. И вдруг закричал:

— Эй, водитель! Долго искру искать будешь?

Тот ответил спокойно и тихо:

— Долго.

Все рассмеялись.

Кто-то из солдат помогал шоферу, светя электрическим фонариком. Мы наблюдали, как желтый зайчик света скользил по внутренностям мотора.

— В самом деле, ночь-то какая, — снова удивился Андронов.

Прожекторы за лесом погасли, и яркие звезды без всяких помех с земли приветливо мигали нам из черной бездны.

Молчал и лес, очарованный неожиданно наступившей тишиной.

Усталость постепенно сковывала тело, закрывала глаза и, положив людей на мягкую траву, окутывала крепким сном.

Долго ли мы спали, я не знаю, но после короткого слова «поехали», люди быстро вскочили. Я успел взглянуть на часы, было около трех часов ночи.

— Однако много времени мы потеряли, — сказал Абдурахманов шоферу. — Надо спешить.

— Есть спешить, товарищ майор! — И, высунув голову из кабины, спросил — Все сели?

— Все! Поехали!

Вспыхнули фары.

В последнее время наши водители вели себя очень смело, пренебрегая правилами светомаскировки. Даже на регулировочных постах военно-автомобильных дорог смотрели на это сквозь пальцы.

Не успел грузовик миновать лес, как по кабине забарабанило сразу несколько рук.

— Смотрите, смотрите, что там делается! — кричали солдаты, показывая на запад.

В западной части неба творилось что-то страшное: оно так ярко светилось от бесчисленных разрывов зенитных снарядов, что поблекли даже самые крупные звезды. От плотного, глухого рокота канонады слегка дребезжало окно кабины.

— Гаси фары, вставай в кювет, — скомандовал кто-то в кузове автомашины. Шофер послушно выполнил приказ невидимого командира.

— Вот тебе и тишина!

— Покой!..

Солдаты хотя и шутили, но их голоса звучали тревожно.

Тучи красных горошин взвились в небо чуть подальше полыхавших разрывов. Теперь уже полнеба было охвачено зенитным обстрелом.

Теряясь в догадках, мы принялись обсуждать случившееся. Все сошлись на том, что такого обстрела никому еще не приходилось видеть.

Кто-то успокоительно сказал:

— Это не у нас, мы — подальше.

— От голова, — плюнул в сердцах Андронов, — так ты же пойми…

Но он не успел договорить, как в небе возник новый участок обстрела, и канонада слилась в один сплошной грозный гул.

— В машину, быстро! — подал команду Абдурахманов. И не зажигая огней, рискуя разбить машину на первом повороте, шофер дал полный газ.

Зенитный обстрел временами прекращался на одном участке, но с новой силой вспыхивал на другом. Были короткие передышки, когда огонь совсем утихал.

Лес давно остался позади, теперь машина неслась открытым полем, ныряя в увалы и взлетая на холмы.

Несколько раз промелькнули постройки, мимо которых мы проезжали днем.

Дорога все ближе и ближе подводила нас к линии фронта. За крутым поворотом в окнах большого дома блеснули огни и послышались частые ружейные и автоматные выстрелы.

Шофер, старый солдат, без слов понял, что следует немедленно свернуть в кусты и остановиться.

Лицо Абдурахманова было напряжено и серьезно.

— Андронов! — подозвал он старшего сержанта. — Пойдем уточним обстановку. Старшим останется Сметанин. А вы, лейтенант, если хотите, следуйте за нами, — обратился он ко мне.

Быстро подбежав к живой изгороди, окружавшей дом, мы залегли и стали наблюдать.

Стрельба неожиданно смолкла. Где-то хлопали двери, возбужденно перекликались голоса, слышалась русская речь.

На дорожке сада послышались поспешные шаги, и солдат, выйдя из калитки, поднял вверх автомат, дал длинную очередь и громко, восторженно крикнул:

— Гитлер капут! Победа!

Тут Абдурахманов выскочил из засады и, разъяренный, бросился отчитывать солдата.

— Что за безобразие здесь творится?!

— Никак нет, товарищ офицер! Победа! — Солдат повернулся лицом к нам, и свет из открытых окон озарил его радостную улыбку.

— Победа, товарищи офицеры, — повторил он. — Два часа тому назад из штаба армии получено сообщение: фашисты подписали капитуляцию.

— А почему такой зенитный обстрел? — спросил Абдурахманов.

— Салют, товарищ офицер. — И он, ловко вскинув автомат, дал очередь.

Андронов, стоявший за нашей спиной, обошел нас справа и, обращаясь к солдату, сказал:

— А ну, повернись к свету, хлопец. — Но тот не успел повернуться, как разведчик сгреб его в свои объятия и издал крик громче ружейного выстрела:

— Мадраим! Друже, это же ты! Верно!

Друзья тискали друг друга, поддавая в бока увесистые тумаки, крякали от удовольствия.

Мадраим дергал друга за усы и говорил:

— Режь, режь, чертяка! Уговор был: усы носишь до победы.

Андронов в ответ грохотал:

— Режь, бисов сын, коли рука не дрогнет…

Мадраим быстро вынул из ножен острую, как бритва, финку, и не успел Василий опомниться, как пушистые кончики его запорожских усов были пущены по ветру.

— Остальное сам добреешь, — как ни в чем не бывало сказал Мадраим, вставляя финку в ножны.

За всем этим мы не заметили, как заря разрумянила небо, землю и лица, людей.

Мадраиму нужно было спешить в свою часть. Коротко он поведал нам историю своей мнимой смерти. Оказывается, никто из его разведчиков тогда не погиб, кроме одного, который куда-то исчез. Высотку «168» они покинули с боем, оторвались от своих преследователей и почти неделю скитались по немецким тылам, прежде чем вышли к своим.

Линию фронта они пересекли в расположении другой части. Сдав очень ценные сведения в штаб этой части, они были зачислены в разведку нового полка.

— Ну, довольно говорить про войну да разведку. Давайте побалакаем о мире, — шутливо предложил Андронов.

Было уже совсем светло, шоссейная дорога, кое-где разбитая снарядами, уходила в перелесок. В большом саду, видимо, помещичьего фольварка, лепестки яблоневого и вишневого цвета тихо осыпались на высокую траву.

Мадраим озорно прищурился и, блеснув белозубой улыбкой, сказал:

— О мире будем говорить дома, когда сдадим старшине свои автоматы.

— Оно, конечно, так, — согласился Андронов, — только они о нас соскучились, — он широким жестом показал на черневшие рядом поля.

— Да и мы о них тоже, — добавил кто-то в тон Василию.

Пора было ехать. Почти все уже залезли в кузов, только Андронов еще медлил.

— Ну, бывай здоров, Мадраим-Кундак, браток мой. Пиши.

Андронов был чувствительным человеком. По тому как он сутулился и покусывал короткие обрезки своих когда-то пушистых усов, все поняли, что старший сержант загрустил. Понял это и Мадраим. Крепко встряхнув руку товарища, он мягко и ласково сказал: