Марио Ригони - Избранное

Часа два он шел, прячась за деревьями и в оврагах, потом спокойно продолжал путь по открытому месту. На проселке он натолкнулся на молодого парня, которого не взяли в армию из–за слабоумия; тот ехал в повозке, которую тащила одряхлевшая кобыла. Поговорив с парнем, Тёнле сел в повозку; прошло немало времени, прежде чем они добрались до хутора, где парень жил вместе с матерью. Она пригласила Тёнле пожить у них, пока не надоест, помогал бы по хозяйству — ведь теперь все мужчины на войне.

Тёнле провел на хуторе два дня, потом пошел дальше. Он решил идти против течения рек до водораздела, а там спуститься вниз — в долину. Не впервой было ему так ходить! Но на этот раз гирями висели на ногах прожитые годы, кругом война, и нужно было проявлять осторожность, чтобы не угодить обратно за решетку, в лагерь.

Тёнле избегал городов и больших деревень. Остановки он делал на хуторах в предгорье, нанимался на какую–нибудь работенку. Он не вызывал ни у кого подозрений: молчаливый старик странник, видно, бежит от своей смерти,

За две недели Тёнле прошел около сотни километров и добрался до Трофайаха близ Леобена, и там в остерии какой–то жандарм в приступе служебного рвения, увидев оборванного старика и считая, что тот нуждается в помощи, потребовал у Тёнле удостоверение личности. Из потрепанного бумажника старик извлек справку, удостоверяющую, что он служил в армии императора Франца — Иосифа, но, увы, тут же было указано место рождения Тёнле, а оно более не входило в состав Австрии. Это вызвало подозрение у жандарма, и он пожелал узнать подробности, стал рыться в бумажнике, где лежали вербовочное удостоверение, фотография жены в день ее тридцатилетия, еще одна фотография сыновей–эмигрантов, сделанная в Америке, и — что самое ужасное — расписка за конфискованных овец и собаку.

Жандарм приказал Тёнле встать из–за стола, где он сидел за маленькой кружкой пива, и препроводил его в леобенскую казарму. Там старика подвергли дотошному продолжительному допросу; в служебном помещении было натоплено, за окнами сыпал снег.

Старый упрямец не желал отвечать, а если и говорил что–нибудь, так невпопад. Его заперли под замок в ожидании дальнейших распоряжений; дня через три пришел официальный ответ, и Тёнле отправили по железной дороге обратно в Катценау, где его встретил фон Рихер, сделав выговор за нарушение внутреннего распорядка лагеря, но чувствовалось, что а глубине души барон относится к поступку Тёнле с пониманием и восхищением.

За два дня до рождества моросящий серый дождь сменили тяжелые мокрые хлопья снега: сначала они смешались с грязью, потом легли ровным белым покрывалом. Утром 25 декабря, когда Тёнле протер ладонью запотевшее стекло и выглянул во двор, на снегу перед бараком крупными готическими буквами было выведено: «Счастливого рождества!»

Это написал часовой, дежуривший в последнюю ночную смену, когда издали послышались первые удары деревенских колоколов.

Пока происходило все то, о чем я рассказываю, немало событий пережили родственники Тёнле и все наши земляки, бежавшие на Венецианскую равнину и в другие, более отдаленные места.

Приказом префекта административный центр нашей коммуны был временно учрежден в Новенте. Мэр, заседатели, служащие, судебный пристав и начальник лесной охраны не покладая рук разыскивали пропавших без вести, собирали о них сведения, чтобы всех зарегистрировать, подыскать им жилье, помочь по мере возможности и потребности через посредство гражданских и военных властей, а также правительственных комитетов, специально для этой цели созданных.

Правда, нашим потерявшим в войне все свое имущество землякам не всегда, отнюдь не всегда оказывалась необходимая материальная помощь и моральная поддержка со стороны других граждан Королевства Италии. Вековые традиции самоуправления, особенности национального характера, странный древний язык, бедный внешний вид, сдержанность и простота в обиходе приводили к тому, что наших горцев считали проавстрийски настроенными дикарями и даже обзывали предателями за то, что они, дескать, позволили ненавистному врагу оккупировать священную землю отечества, как будто женщины, старики, дети и больные должны были выступить с голыми руками против пушек и пулеметов! К нашим землякам относились с недоверием, которое специально разжигалось некоторыми генералами, распустившими слухи, будто наш народ изменил родине. Генералы эти, сваливая с больной головы на здоровую, пытались уйти от ответственности за свою некомпетентность и ротозейство, выгородить свои штабы и воинские части, которыми они из рук вон плохо командовали, и обвинить наш народ за успехи австрийцев. К слову сказать, как только генерал Кадорна приказал произвести смещения в командовании, австрийцы были остановлены.

Итак, когда месяца через два после памятного мая 1916 года была проведена перепись беженцев, заметили, что в списках недостает нашего старого Тёнле Бинтарна. Искали его и на хуторах Альпийского предгорья, и в деревнях близ Венецианской лагуны, куда с незапамятных времен угоняют овец на зимовку наши пастухи, но нигде не нашли. Лишь Бепи Пюне, нанимавшийся пасти овец Парлио, а затем призванный в батальон «Сетте Комуни», видел, как Тёнле шел в лес, когда все бежали в противоположном направлении.

Из Новенты мэр написал в Красный Крест письмо с просьбой навести через Швейцарию справки о Тёнле на стороне неприятеля. Сын адвоката Бишофара, переехавший в Милан со всей своей семьей и бедствовавший где–то на окраине, у Порта — Тичинезе, ходил в комитет по оказанию помощи военным беженцам при обществе попечителей женских гимназий, но не за себя хлопотать, а чтобы передать данные о нашем старике, которого разыскивали друзья. Так в поиски включились миланские монахини. Благодаря переписке между судебными палатами, Красными Крестами и всевозможными комитетами они наконец узнали, что Тёнле жив и находится в концлагере в Австрии близ Линца; об этом сообщили дочерям и внукам, эвакуированным под Варезе, и сыновьям, служившим в альпийских частях, которые вели бои в направлении Ортигары, а также тем троим, эмигрировавшим в Америку.

Прошел почти год, прежде чем по просьбе Итальянского Красного Креста — секции женских гимназий в Милане — один швейцарский священник из кантона Тичино посетил лагерь Катценау с целью проверить бытовые условия интернированных гражданских лиц и предложить австрийским властям отправку в Италию через Швейцарию больных, женщин и детей в обмен на такое же число раненых австро–венгерских военнопленных с условием, что по выздоровлении они не вернутся в строй.

В июле состоялся обмен, и сотни гражданских лиц смогли вернуться на родину.