Елена Подкатик - Точка

Мирра Львовна молчала. Я знала, что сейчас она думает о своей семье.

– Ольга Фёдоровна, я стара, очень стара. Думаю, что Людмила вам рассказала мою историю?

– Да.

– Скажите, в прошлом вы директор детского дома?

– Была. Теперь на пенсии. Такая моя судьба – выросла в детдоме, отучилась в педагогическом институте и вернулась обратно. Всю жизнь посвятила детям. Сначала в Подмосковье, потом вот сюда, в Минск, попала, – мама улыбнулась. – Людочка уже здесь родилась, здесь и выросла. Получила специальность, работает. Вот только с личной жизнью у неё…

За спиной внезапно заверещал чайник. Я сорвалась с табуретки, зацепилась за мусорное ведро и чуть не уронила керосинку вместе с чайником.

– Люда, с тобой всё в порядке?

– Всё хорошо, не волнуйтесь. Сейчас чай принесу, – дрожащими руками я пыталась расставить предметы на свои места, одновременно искала чашки, чай и сахар.

Мирра Львовна, после продолжительной паузы (видимо, прислушивалась к моему шуршанию), заметила:

– Ничего, она ещё очень молода. Найдёт своё счастье. Думаю, что очень скоро найдёт.

– Спасибо вам, Мирра Львовна. Ваши слова, как говорится, да Богу в уши.

– Всё будет хорошо. Очень хорошо.

Женщины снова замолчали.

В наступившей тишине было слышно, как шептались между собой зажжённые фитили керосиновых ламп.

Хотелось взять чашку со свежезаваренным чаем, сесть в кресло-качалку и долго-долго смотреть в окно, стекло которого расписывал причудливыми узорами вечерний дождь.

– Вы родились в Минске? – мама первой нарушила тишину.

– Да, – Мирра Львовна засмеялась-задребезжала точно так же, как чашки у меня на подносе. – С особой гордостью всем говорю, что являюсь ровесницей Октябрьской революции. Всю историю Минска от революции до сегодняшнего дня могу рассказать на примере своей жизни. Только кому это надо? Живу… Зачем, сама не знаю. Всю жизнь одна. Кошки вот лет десять со мной живут. А может, и двадцать. Не помню, – она тяжело вздохнула. – Думаю, что Людмила, когда первый раз пришла ко мне, испугалась. Я была на грани нервного срыва. Одна. В таком огромном городе – одна. Умирать собиралась. А она вошла – и светлее стало. Получается, продлила дни мои. Хорошая она у вас. Заботливая.

– Простите за нескромный вопрос. Вы были замужем?

– Нет. Сначала, после войны, болела сильно. Много операций перенесла. Почки стали отказывать. Потом инфаркт. В общем, когда здоровье более-менее наладилось, мне уже за сорок было. Мужчин в послевоенное время на всех не хватало, – Мирра Львовна снова тяжело вздохнула, потом снова улыбнулась. – Всё в прошлом. Оставим прошлое в покое. Людмила, мы заждались чая!

Я вошла в комнату, держа в руках расписанный алыми розами поднос.

– Прошу к столу!

Самовар наконец-то дождался гостей. Как и раньше, он раздувался от гордости и радовался отражениям людей, говоривших о главном.

– Мирра Львовна, перепись населения почти закончена. Я задам вам ещё несколько вопросов и отдам свои переписные листы на участок. Хорошо?

– Как скажешь, деточка. Постараюсь ответить. Только потом у меня к твоей маме будет просьба. Не откажете? – она взяла маму за руку и тихо пожала её. – Мне попросить вас нужно кое о чём.

– Буду рада помочь, – мама начала убирать со стола чашки, а я достала переписные листы.

– Итак, что у нас осталось? «К какой национальности вы себя относите?»

– Тут предлагаю решить задачу с двумя неизвестными. Живёт семья: отец – еврей, мама – немка. Какой национальности будут их дети? – Мирра Львовна пригладила волосы и улыбнулась, весьма довольная вопросом. – Прошу отвечать без раздумий.

– У меня вариантов два – либо по отцу, либо по матери, – я беспомощно развела руками.

– Ответ неправильный! – хозяйка квартиры засмеялась. – Родители поступили весьма оригинально. Они решили, что их дети будут белорусами. В моём паспорте так и написано: «белоруска». Родилась и прожила здесь всю жизнь – значит, белоруска.

– Что ж, так и запишем. Следующий вопрос: «Ваш родной язык».

– Когда-то папа учил читать на идиш, а мама учила разговаривать на немецком. В быту мы больше общались на русском языке. Однако «беларускую мову» уважаю и очень люблю слушать, особенно радиоспектакли. Можно ли отметить все четыре языка? Каждый из них мне дорог.

Как интересно.

Такой простой вопрос.

И так много нюансов.

– Хорошо, отметим все четыре. Это ваше право, дорогая моя Мирра Львовна. Следующий вопрос: «Какой у вас уровень образования?»

– Образование высшее. Читать и писать когда-то научила мама. В 1926 году родители отдали меня на обучение в так называемую советскую семилетнюю школу № 1, – Мирра Львовна хитро прищурилась. – Кстати, милая мадемуазель, может быть, вы знаете, как называлась эта школа раньше?

Я честно пыталась вспомнить хоть что-то про вышеупомянутое учебное заведение, но не смогла восстановить в памяти даже адрес школы.

– Даю подсказку: статус советской семилетней школы № 1 она получила в 1918 году. Перед этим целый год называлась школой для всех сословий. А до этого? Что за учреждение было?

– Сдаюсь! – я беспомощно развела руками и засмеялась.

– Думаю, что это была гимназия! – из кухни сквозь звяканье моющейся посуды послышался голос мамы.

– Совершенно верно! – Мирра Львовна счастливо заулыбалась. Лучики морщин на её лице легко разбежались, взгляд посветлел от приятных воспоминаний. – В августе 1899 года на улице Интернациональной, которая до 1919 года называлась Преображенской, в Минске появилась Женская правительственная гимназия. Здание размещалось около Пищаловского замка на нынешней улице Володарского. Перед революцией там обучалось более шестисот гимназисток. Представляете себе? Шестьсот гимназисток!

Я попыталась представить жизнь дореволюционных гимназисток. Ничего не вышло. Вспомнились только обрывки современных телесериалов о тех временах: дамы, кавалеры, богато убранные интерьеры, длинные платья с воланами, замысловатые причёски, кареты с лошадьми.

– После революции гимназию переименовали в школу. Но мы с одноклассницами часто находили атрибуты той самой, как нам говорили, запретной и вредной «буржуазной жизни», – Мирра Львовна отодвинула чашку с чаем, подошла к шкафу и вытащила уже знакомую мне чёрную шкатулку. – Попробую найти кое-что. Давно не доставала эти вещицы, – она долго перебирала содержимое шкатулки. – Вот и они.

На кружевной зелени обеденного стола сначала появился миниатюрный блокнот на серебряной цепочке в оправе из слоновой кости, потом белой кружевной птицей опустился блистательный дамский веер. От волнения я встала из-за стола, забыв об опросном листе. Дотронулась до кружев, ощутила их мягкость и податливость. До сих пор я даже и не представляла, как может волновать душу шорох открывающегося веера. Рука сама по себе вдруг одним верным движением распахнула крылья этой диковинной птицы.