Михаил Савельев - Парни из легенды

Не успели мы с Мусаевым понять, что происходит, как танк ослепительно вспыхнул и остановился. Через несколько мгновений над ним показался черный дым, затем потряс землю оглушительный взрыв, отбросивший башню танка в сторону, будто она была сделана из фанеры.

Горел еще один танк — южнее нас, в центре боя. Гул моторов удалялся.

— Хорошо, молодцы ребята, поработали на славу! — не удержался я от похвалы.

Мусаев послал людей узнать, кто остановил первый танк.

Связные вернулись через несколько минут. Они принесли на шинели тело Хамзы Мухаммадиева.

— ПТР разбито, второй номер убит в окопе. Мухаммадиев лежал около самого танка.

Мы молча сняли фуражки. Потом я спросил у Мусаева:

— Вы объявили Мухаммадиеву о награде?

— Никак нет. Это должны были сделать вы, товарищ майор…

Да, я прибыл сюда, чтобы объявить: за храбрость и мужество, проявленные в боях на Курской дуге, Мухаммадиев награжден орденом Красного Знамени. Чтобы вручить ему орден. И не успел.

Золотой лист оторвался от ветки клена и, падая, начал описывать спираль. Один виток, другой, третий… На четвертом витке коснулся он пожухлой травы и яркой точкой лег на лугу большого золотисто–серого ковра, рядом с окопом солдата.

Солдат, проследив за полетом листа, осмотрелся и только сейчас заметил, что их окоп — на краю картофельного поля. Убирать бы сейчас колхозным девчатам урожай! Под кленом — костер, в костре пеклась бы картошка. А вечером у клуба — песни, танцы под гармонь.

— Эх, если бы не война, растянул бы и я свою двухрядку, — с грустью произнес солдат и посмотрел на Нарджигитова, поправлявшего бруствер окопа.

— Ты посмотри, красота–то какая!

Прямо перед окопом поднималась высота со сбитым самолетом на вершине, справа на песчаных холмах — две ветряные мельницы, за ними виднелись крыши домов деревни Григоровка. Сзади Днепр, а слева, вплотную к картофельному полю, подступала яркая в осеннем убранстве роща.

В роще враг. На высоте — тоже. Уже две недели идут бои за эту высоту. Несколько раз она переходила рук в руки. Много крови пролито на ней — и нашей крови, и вражеской. И самолет на ней фашистский «рама», разведчик. Ловко его наши пулеметчики подрезали, хотя и говорят, что он бронирован и пуля его не берет. Сбили как раз в тот день, когда группа гитлеровцев просочилась в тыл батальона… Тогда и гармонь Василия Волкова пропала. Не до гармони было! А вот сегодня затишье. Совсем тихо. Давно уже такого не было. Даже слышно, как сороки в роще стрекочут. Вон и сойка кричит. А это что за звуки? Гармонь!..

Прислушался солдат — да, гармонь. Где–то там, в фашистских окопах. И не губная, не аккордеон, а русская двухрядка. Один фашист играл, — а другой напевал дребезжащим тенором. Не знал Василий немецкого языка, слов, конечно, понять не мог, но концовка получилась у фашиста вроде так:

— Фашисты запели! — выкрикнул сосед Волкова и схватился за оружие.

— Не спеши, — остановил его Волков. — Куда стрелять–то будешь? Разобраться надо, да из миномета и накрыть.

И вдруг на самом левом фланге обороны, у Днепра, возникла торжественная мелодия и, нарастая, усиливаясь, заглушила немца. Обладатель сочного баритона не жалел голоса, и над тихим Днепром, над нашим маленьким плацдармом поплыли волнующие слова:

Вот к баритону присоединился голос повыше, еще один и еще. Пели уже хором, пусть и не очень стройным. Песня набирала силу, распространялась по окопам. Солдаты подхватили песню и, кто стоя, кто сидя в окопе на самом переднем крае, как победный гимн, как призыв к борьбе, выводили:

Песня кончилась так же внезапно, как и началась. Тихо было в фашистских окопах. Волков тяжело вздохнул и кивком показал в сторону немцев:

— Унесли гармонь, сволочи, а пользоваться не умеют. Ну, погодите, «артисты», я вас научу на гармошке играть!

Раньше Волкову не приходила мысль о том, что его гармонь могли унести фашисты. А теперь он был почти уверен, что так оно и было и что сейчас он слышал голос именно своей двухрядки.

В конце октября нашу армию скрытно сняли и перебросили па Лютежский плацдарм. Затем пошли тяжелые наступательные бои за освобождение Киева, Фастова. И, конечно, забыл Волков эпизод с гармонью.

В декабре мы были уже под Житомиром. Командование ожидало на этом участке контрудара врага. Были сведения, что Гитлер подбросил сюда свежие силы. Но что это были за части — установить пока не удалось. Два раза ходили в поиск и оба раза неудачно. Но вот, вернувшись из боевого охранения, солдаты заявили, что вечером в деревне Борки фашисты играли на гармони и пели. Раньше ни песен, ни гармошки там не было слышно. Рассказ этот заинтересовал Волкова, уже получившего погоны сержанта. Утром он отправился в блиндаж командира роты и, вернувшись в отделение, приказал:

— Нарджигитов и Логунов, приготовьтесь в разведку. Вечером выступаем.

С наступлением темноты группа Волкова пробралась на огороды Борок и затаилась под плетнями.

В восемь часов на улице послышались звуки гармони. Волков насторожился. Ему показалось, что он слышит тот же инструмент, который слышал у Григоровки, — свой инструмент. Играли где–то в середине деревни. Минут через пять к гармошке присоединился дребезжащий тенор. Тихая морозная ночь отчетливо доносила до разведчиков слова песни:

Нарджигитов вздрогнул и прошептал:

— Артисты с плацдарма!

Далеко за полночь вернулись разведчики в подразделение, Волков коротко доложил командиру о наблюдениях и попросил еще две ночи:

— Возьмем стоящего языка, товарищ лейтенант.

К утру третьего дня Волков знал, что в Борках расположена пехотная часть, усиленная танками, знал, где находится штаб, как охраняется деревня, знал даже, что гармонист, высокий детина, — денщик лейтенанта и живет с ним в домике с голубыми ставнями. Но установить номер части, узнать, откуда она прибыла, можно было, только взяв пленного.

Весь этот день, укрывшись на огороде в бурьянах, Волков что–то чертил, записывал и высчитывал, а на закате объявил товарищам план действий. Он решил захватить долговязого гармониста, когда тот выйдет на улицу и будет ждать тенора.

Удача, казалось, сопутствовала разведчикам. Небо заволокло низкими серыми тучами, потянул влажный ветер, и земля, скованная морозом, оттаяла. В половине восьмого разведчики ползком отправились к домику с голубыми ставнями. Без пяти восемь мимо домика к окраине деревни размеренным шагом прошли два солдата с автоматами. «Патруль», — отметил сержант. В деревне тихо. Ни звука. Волков с волнением вглядывается в циферблат часов. Ровно восемь.