Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)

Катастрофа Крымского фронта в мае 1942 года настолько глубоко потрясла его, что он до конца войны не мог спокойно говорить о ней, голос начинал дрожать. Миша весь сжимался как пружина и, заикаясь, с возмущением выдавливая из себя обрывки фраз, говорил:

— Разве можно так бездарно командовать фронтом? В Крыму у нас было немало сил. А мы позорно бежим. На второй день я уже не мог догнать полевое управление штаба армии. Как переправился через Керченский пролив — одному богу известно. Штаб свой разыскал только в конце мая. На Таманском полуострове, в Темрюке.

Свою крымскую эпопею Аглатов рассказывал неоднократно. Казакевич беседовал с ним всегда очень охотно и подробно расспрашивал его: что он чувствовал и как вел себя, затерявшись в массе отступающих войск, как переправился через пролив, видел ли он противотанковый ров, в котором гитлеровцы осенью 1941 года расстреляли более семи тысяч мирных жителей Керчи.

День за днем восстанавливал Аглатов в памяти трагические события в Крыму в мае сорок второго года. Казакевич сосредоточенно его слушал, долго молчал. Потом, словно думая вслух, говорил:

— Дорого нам обходится неуменье воевать, всем нам — и кадровым и штатским. Но штатским людям даже проще — мы учимся, а кадровики переучиваются, это трудней!

Эммануил Генрихович продиктовал Аглатову несколько стихотворений разных советских поэтов, которые Миша заучивал на память. Особенно понравилось ему стихотворение Багрицкого о том, как три грека в Одессу везли контрабанду. Заключительные строки — «Ай, Черное море, хорошее море!» — Аглатов произносил с особым нажимом, повторяя их к месту и не к месту, и изрядно всем надоел.

Однако, набравшись терпения, мы не прерывали эти декламационные упражнения, а Эммануил Генрихович говорил: «Миша Аглатов личность историческая — это Афанасий Никитин нашего времени, он тоже ходил за три моря — Каспийское, Азовское и Черное. Правда, не по своей воле». Во время отступления, не умея плавать, Аглатов переправился через Керченский пролив на автомобильной камере, так что с Черным морем у него были связаны самые драматические воспоминания военного времени.

Весь облик Аглатова и его характер удивительно напоминают Оганесяна из «Весны на Одере», и все, что было интересного и привлекательного в нашем замечательном переводчике, можно найти на страницах этого романа.

Организация и ведение разведки на территории Польши неизбежно приводили к многочисленным контактам с местными жителями, хорошо знающими обстановку в городах и населенных пунктах, состав гарнизонов которых необходимо было выяснить. Вся работа разведотдела в этом отношении была возложена на Казакевича, и мы полностью на него полагались, зная его пристрастие «покопаться в психологии», которое мы к личным достоинствам не относили. О том, что Казакевич писатель, знал, может быть, только начальник отдела. Казакевич редко говорил о своей довоенной жизни, да и у нас она не была предметом частых размышлений. Война стала нашим повседневным делом и смыслом существования. В редкие минуты отдыха мы предпочитали размышлять о том, как все великолепно будет у нас после войны. Мы из отрывочных разговоров знали, что до войны Казакевич был председателем колхоза, а потом директором театра где-то на Дальнем Востоке. И это все. Важно было не то, кто и кем когда-то был «на гражданке», а кем он стал на войне и как воюет.

Казакевич добросовестно делал свое нелегкое фронтовое дело, был отличным боевым товарищем и остался в памяти его армейских друзей хорошим разведчиком, спокойным и рассудительным, не любившим рассказывать о себе.

Внимательно перечитывая его книги «Весна на Одере», «Дом на площади», «Сердце друга» и все, что он написал о людях на войне, убеждаешься, насколько глубоко и детально он знал фронтовую жизнь. Для того чтобы написать такие книги, мало быть очевидцем событий, надо быть их непосредственным участником и рассказать о них честно и правдиво, без прикрас.

Уже после войны, когда была опубликована замечательная повесть Казакевича о разведчиках «Звезда», Аглатов, с которым мы повстречались, с гордостью говорил:

— Вот смотрите, что значит разведчик: что ни поручат, делает хорошо и своевременно! Фронтовая закалка — великая вещь, она приучила ничего не просить и ни от чего не отказываться.

На войне бывает всякое — героические сражения огромных масс людей, подобно тем, которые отображены в «Весне на Одере», и трагические положения отдельных солдат и офицеров, оказавшихся наедине со своей совестью, как те «двое в степи». Эммануил Генрихович был редкостно правдив, доброжелателен и честен во взаимоотношениях с товарищами. Он всегда иронически отзывался о тех офицерах-разведчиках, которые, докладывая о результатах выполнения поставленных задач, старательно подчеркивали эффективность своего личного участия и не проявляли склонности обращать внимание на свои промахи и упущения, тяжело отразившиеся на других.

После форсирования Вислы в середине января 1945 года наши войска вышли на северо-западные окраины Варшавы, а в сам город с боями вошла 1-я армия Войска Польского, затем части 47-й и 61-й армий советских войск. Казакевич попросил разрешения осмотреть город, уточнить с разведчиками польской армии последние данные о противнике и его потерях и, если удастся, побеседовать с местными жителями.

Вернулся он в крайне подавленном настроении:

— Варшавы как города нет, — рассказывал он, — сплошные руины. Видел несколько небольших групп жителей — преимущественно женщин, что-то разыскивающих в развалинах. Это страшно…

Польские разведчики сообщили, что принято решение назначить начальником варшавского гарнизона командира 2-й польской пехотной дивизии, которая принимала участие в освобождении столицы, генерала бригады Яна Роткевича. Новых данных о противнике у поляков нет. Они подтвердили наши сведения о том, что Гитлер обвинил командующего группой армий «А» генерал-полковника Гарпе в поражении в районе Варшавы и заменил его генерал-полковником Шернером.

В работе разведотдела с трофейными документами и в допросах пленных часто принимал участие офицер политотдела штаба армии Конрад Вольф — сын известного антифашиста, видного немецкого писателя Фридриха Вольфа, эмигрировавшего в Советский Союз после захвата гитлеровцами власти в Германии. Конрад учился в московской средней школе, в сорок втором году добровольно вступил в Красную Армию и вместе с ней дошел до Берлина. (После войны он вернулся на родину и был президентом Академии искусств ГДР.)

Работать с такими людьми было легко и интересно. Наш дружный многонациональный состав разведотдела пользовался большим авторитетом в штабе, легко устанавливал и поддерживал хорошие деловые отношения с офицерами, что очень помогало нам в решении служебных задач.