Владимир Дубровский - На фарватерах Севастополя

«Полный вперед!» — и холодные медные ручки телеграфа легли до отказа вперед и вниз. Сняв перчатку и прикрывая глаза рукой от ярких вспышек ракет, командир тральщика «Щит» старший лейтенант Гернгросс весь подался вперед, всматриваясь в приближающийся берег.

По правому борту с плеском пронеслась бочка с обрывками сетей заграждения.

— Не намотать бы на винт! — обращаясь к помощнику, сказал Гернгросс, и в это время по носу тральщика встали водяные столбы. С берега била фашистская батарея, и ясно видны были оранжевые вспышки.

— Орудия, правый борт! — скомандовал Гернгросс.

— На дальномере! Дистанция!

— Есть дистанция! — доложил дальномерщик Вавилкин.

— Огонь! — захрипели ревуны, от залпа вздрогнул корабль и качнулись стволы пушек. Второй залп, и корабль, проскочив завесу огня, подошел к стенке гавани.

Боцман с двумя матросами выскочил на причал принять концы. Откуда–то сверху со свистом ударила косая очередь автомата, светящаяся трасса шла с фермы портового крана, куда забрался фашист. С визгом разорвалась мина, но солдаты уже спрыгивали с корабля и бежали по скользкой набережной, а команда тральщика выгружала боезапас, выкатывала пушки. Снова засвистела и ударила в правое крыло мостика мина. Дальномерщика Вавилкина взрывной волной сбросило на палубу. Сгоряча он попытался встать на ноги, но не смог. Озираясь по сторонам, он увидел лежавшего на палубе, раскинув руки, убитого сигнальщика Петрова.

А горький дым полз по мостику, и красные языки лизали краску надстроек. Пламя подбиралось к кранцу с сигнальными ракетами.

Пожар! Что может быть страшнее этого слова на корабле, где столько взрывчатых и горючих веществ — снарядов и патронов, сигнальных ракет и соляра и где как будто горит даже выкрашенное масляной краской железо.

— Пожар! — крикнул Вавилкин, с трудом отрывая свое тело от палубы. — Надо встать! Надо тушить! — говорил он себе. Шатаясь, поднялся на ноги. Он знал, что под площадкой дальномера лежит пожарный рукав. Вавилкин пробрался к нему, но в это время загорелась, зашипела ракета. Она, как живая, выпрыгнула из кранца и заметалась, фыркая искрами, по мостику. В кранце загорелась вторая ракета. Уронив на палубу шланг, Вавилкин схватил кранец, освободил его и высыпал шипящие ракеты за борт.

На мостик, громко стуча обледенелыми сапогами, бежали рулевой и сигнальщик. Они выгружали с корабля на набережную боезапас и, увидев огонь, бросились наверх.

Пожар на мостике был потушен, десантные войска и вооружение выгружены. Командир корабля взялся за ручки телеграфа, привычно перевел их до отказа вперед, а затем до отказа назад, давая сигнал запустить двигатель.

Но ответного сигнала не последовало. Оказалось, что осколком мины машинный телеграф перебит. Гернгросс вызвал к телефону механика и сказал ему:

— Исправлять сейчас некогда! Будем немедленно отходить. Приказания буду передавать по переговорной трубе.

И тральщик, несмотря на прижимной ветер, отошел от пристани. На внешнем рейде, на высокой волне тральщик так же удачно пришвартовался к крейсеру «Красный Крым», принял войска и снова пошел к берегу.

При перевозке десанта катер № 051 под командованием Бычкова был обстрелян с вышки элеватора. В машинном отсеке возник пожар. Добровольцы с катера — моторист Иван Николаенко, Яков Сопильняк и Михаил Соколов, — вооружившись, скрытно пробрались к элеватору, ворвались туда и забросали фашистов гранатами. В этом бою погиб Яков Сопильняк.

Внезапное появление катеров в порту, артиллерийский удар кораблей и решительные действия штурмовых групп морской пехоты определили успех операции.

Морские пехотинцы смело бросались на причалы и выбивали врага гранатой и автоматом из укрытий и дотов. Бои шли за каждый пакгауз и склад.

Фашисты зацепились за каменную ограду и выходные железные ворота порта и открыли оттуда сильный огонь из пулеметов и автоматов. Морской пехотинец главный старшина Кузьменко, пробежав полосу огня, оказался подле каменной стены. Продвигаясь вдоль ограды, он обнаружил железную бочку, поставил ее на попа и, взобравшись на нее, бросил гранату по ту сторону стенки на фашистских автоматчиков. За Кузьменко еще два бойца, перекатывая впереди себя железные бочки, подобрались к стенке и забросали фашистов гранатами. Оставшиеся в живых немецкие автоматчики бросились бежать.

Выскочив из ворот порта, преследуя немцев, бежал с гранатами в обеих руках разгоряченный боем матрос Евтушенко. На улице, прилегающей к порту, он с ходу наскочил на трех немецких солдат, те, вскинув автоматы закричали:

— Матроз, сдавайс!

— Есть сдаваться! — крикнул Евтушенко, швырнул в них гранату, а сам прыгнул в проем окна разбитого каменного дома. Сраженные гранатой немцы упали на мостовую, а матрос, не успев осмотреться в полутемном разрушенном доме, тотчас же услышал короткое, как выстрел: «Хальт!»

Евтушенко бросил впереди себя гранату и упал на искореженный пол. От взрыва гранаты посыпались камни, они больно ударили в спину, и наступила тишина. Приподняв с усилием голову, Евтушенко осмотрелся: еще два фашиста лежали убитыми на полу.

Упорные бои продолжались всю ночь на окраинных улицах и в отдельных домах города. Декабрьское морозное утро осветило разрушенные улицы города, разбитые легковые машины, брошенные орудия и трупы уже окоченевших фашистов, а с эсминцев и крейсера «Красный Кавказ», пришвартовавшегося к наружной кромке Широкого мола, все сгружались войска и техника.

Войска высадившейся 44‑й армии развивали успех штурмовых групп морской пехоты.

После высадки бойцов первого броска катера–охотники подходили к кораблям, стоявшим на рейде, принимали десантников, доставляли на пристани порта. Волнение на внешнем рейде, где стояли корабли, усилилось.

Но несмотря на шквальный ветер, на артиллерийский огонь, от которого в бухте поднимались высокие всплески воды, лейтенант Черняк на своем охотнике перевозил бойцов на берег.

Труднее всего было швартоваться к стоящим на рейде кораблям. Катер так кренило на волне, что казалось, он помнет себе борт и поломает мачту. Но каждый раз, подойдя с подветренного борта, Черняку удавалось сохранить свой катер в целости. Бессонная и тяжелая ночь штормового перехода, ярость и азарт прорыва в порт и высадки штурмового отряда, беспрерывные рейды под огнем и бомбежкой измотали лейтенанта вконец, но он не сходил с мостика. Ему помогала закалка, полученная за месяцы тяжелой войны, проведенные в боевых походах и конвоях, вся нервная энергия, которая возникает в человеке и захватывает его в период напряженного боя.

Лейтенант Черняк видел, с какой самоотверженностью работали все офицеры и матросы, где бы они ни находились: на верхней палубе под ледяными брызгами штормовой волны и студеным ветром, под огнем разрывов снарядов и бомб или в тесном задраенном моторном отсеке, где особенно тяжело переносилась качка.