Анатолий Петухов - Сить — таинственная река

— Мить, а тут, на рукоятке, что написано?

— Читай.

— Так не по-русски… «Ло-синь пой-га-лэ», — прочитал Ленька. — «Лосинь пойгалэ» — это что такое? На каком языке? Я немецкий изучал, но это не по-немецки.

— Ладно. Посмотрел, и хватит. Давай сюда!

Ленька ступил от окна два шага и снова вытянул руку с пистолетом, целясь на улицу в воображаемого врага.

— Давай-давай!

Митя щелкнул магазином и снова спрятал оружие в потайной карман фуфайки.

— И давно он у тебя?

— С осени.

— Тебе его выдали, да?

— Спи. Больше ничего не скажу.

Но разве Леньке было до сна! Откуда у Мити пистолет? Что выгравировано на его рукоятке? Раз Митя ничего не говорит, значит, с пистолетом связана какая-то тайна.

— Мить! А мне дадут пистолет? Не сейчас, а потом, когда в партизаны примут?

— Если заслужишь, наверно, дадут.

— А как его заслужить? Чем? За то, что рыбу ловлю, за это не дадут!

— Не вечно же рыбу будем ловить!

— Значит, и другие задания будут?

— Конечно!..

Тихо спала Коровья пустошь. Медленно плыла по небу луна, и светлый прямоугольник окна на полу переместился к самой стене. Он искосился и вытянулся в полоску — вот-вот исчезнет. У Леньки тоже стали слипаться ресницы, а перед глазами все еще стоял вороненый пистолет с таинственной надписью на рукоятке — «Лосинь пойгалэ».

В августовскую ночь, под утро, кто-то требовательно и сильно постучал в дверь. Митя побежал открывать. Ленька слышал, как звякнула щеколда и знакомый мужской голос тревожно произнес:

— Шухт па́лаб!..

«Па́лаб» — значит «горит». Неужели Шухта горит?» Ленька вскочил с тулупа и выбежал за заборку. У порога, переминаясь с ноги на ногу, стоял растерянный Антип. Митя зажигал коптилку, рука с горящей спичкой дрожала.

Федор Савельевич, кряхтя, слезал с полатей.

Разговор между стариками велся на вепсском языке и был коротким. Митя не принимал в нем участия и лишь молча кивал головой, когда к нему обращались. Из всего услышанного Ленька понял: горит поселок Шухта и нужно бежать в сельсовет, должно быть, из райкома есть какие-нибудь распоряжения. Потом Митя что-то быстро сказал старикам, и они разом обернулись к Леньке.

— С Митюхой в сельсовет пойдешь? — спросил Федор Савельевич.

— А как же!

— Тогда бегите!..

Ночь была темна. Над головой чернело небо, покрытое сплошными тучами, а на северо-западе алыми сполохами колыхалось широкое зарево.

— У тебя ведь там мать? — вспомнил Ленька.

— Их эвакуировали. Еще две недели назад, — ответил Митя.

— Так что же, в Шухте — фашисты? — И у Леньки сильно забилось сердце.

— Не знаю. В сельсовете скажут. — И Митя ринулся по проселочной дороге в темноту.

Ленька побежал за ним.

Три километра они промчались одним духом. В сельсовете уже толпились старики и несколько женщин. Пятилинейная лампа тускло освещала их встревоженные лица.

Пожилой, давно не бритый мужчина с желтыми, прокуренными зубами вышел из-за стола и шагнул навстречу ребятам.

— Пришли? Вот и хорошо, — сказал он по-русски и протянул Мите запечатанный конверт: — Вот. Савельичу отнесете. Тут все написано. А теперь бегите обратно.

Когда вышли на улицу, Ленька спросил:

— Эти люди — партизаны?

— Партизаны.

— А тот, небритый, который конверт дал?

— Председатель сельсовета. Павел Иванович Никифоров.

— Русский?

— Вепс.

Федор Савельевич долго читал мелко исписанный листок и еще дольше рассматривал схему на обратной его стороне. Потом сжег бумажку на огне коптилки и поднял глаза на ребят.

— Ну, Ленька, время пришло. Митюха тут мне все говорил — в партизаны хотишь. Не отдумал?

— Что вы, Федор Савельевич!

— Сиди! — строго сказал старик. — Спрашиваю — толком говорить надо.

— Не передумал. И никогда не передумаю, — уже спокойней ответил Ленька.

— На фронт бежать будешь?

— Нет. Я здесь решил остаться.

Дед обернулся к внуку и что-то коротко спросил у него. Митя утвердительно кивнул головой.

— Ладно. Верю. Теперь сюда слушай. Хорошо слушать надо. На горе Нена-мяги наш пост есть. Васька Кривой там поставленный. Туда пойдешь. Связным будешь. Пост охранять будешь. Кривой ночью дежурит, ты днем дежуришь. Каждый день к обеду сюда ходить надо. Новости сказать, еду взять. Потом опять на пост идти. Понял?

— Понял.

— Туда Митюха тебя сведет. Обратно сам дорогу найдешь. Ходить будешь — слово сказать станешь: «ка́жи». Это «кошка» по-русскому. Запомни: «кажи». Без этого слова на пост нельзя ходить. Все запомнил?

— Все.

— Тогда ложитесь и спите. Посветает — я будить стану.

Но Митя и Ленька еще раз вышли на крыльцо посмотреть далекое зарево.

В черноте ночи оно по-прежнему светилось широко и зловеще.

— Ну, сволочи, найдете вы свою погибель в наших лесах!.. — прошептал Митя.

А Ленька молчал. Прислушиваясь к тревожным и торопливым ударам своего сердца, он чувствовал себя в эту ночь повзрослевшим.

За полями и узкой грядой леса, севернее деревни Коровья пустошь, широко простиралась с запада на восток безлесная топь — Мярг-со — Мокрое болото. На южной окраине топи, врезаясь в нее острым клином, возвышалась, как хребет исполинского чудовища, высота Нена-мяги — Нос-гора, — третий, центральный пост сухогорских партизан.

Пост этот считался важнейшим. Мокрое болото суживалось здесь в горловину не более километра шириной — единственное место, где можно было пересечь топь с севера на юг.

Предполагалось, что в случае наступления враг может воспользоваться этим переходом.

На гребне горы партизанами была вырыта глубокая подковообразная траншея с гнездами для стрелков, а у подножия в три ряда протянута колючая проволока.

В центре горы, на ее высшей точке, в окопе под сосной находился постоянный наблюдательный пункт, где бессменно дежурил Василий Тихомиров по кличке Кривой.

Митя и Ленька прибыли на Нена-мяги с восходом солнца.

— Кто идет? — окликнул их постовой и щелкнул затвором винтовки.

Митя сказал пароль. Кривой опустил оружие и с холодным любопытством уставился на ребят единственным глазом.

— Чего пришли?

— Связного привел. — Митя кивнул головой на Леньку.

— Мало показалось, что я сдыхаю в этой норе, так еще и мальчонку послали!

— Приказ, — пожал плечами Митя. — Пост, сказано, должен быть круглосуточным.

— Должен — значит, будет, — вздохнул Кривой. — Только через эту трясину ни одна чертяка не полезет.

Леньке показалось, что постовой недоволен появлением связного.

— Ну, а ты сам куда? — спросил Кривой у Мити.

— На первый.

— Один?

— Один.

Кривой был угрюмым и мрачным нелюдимом. Жил без семьи, бобылем, работал сторожем на маслозаводе да шил сапоги. Глаз он потерял еще в молодости, в драке, и в армию его не взяли.