Пётр Андреев - Повесть о моем друге

И лишь несколько мгновений спустя мы поняли, что в руках у человека — снятый с древка советский государственный флаг с серпом и молотом в верхнем левом углу.

— Вот — уберег до прихода наших…

В панской Польше, где каждый день, каждый час ему грозила тюрьма, каторга, смертная казнь, долгие годы хранил белорусский крестьянин флаг, снятый им с сельского Совета в горьком 1920-м. Оно уже почти истлело, потеряло цвет — драгоценное это полотнище.

И сейчас, осторожно расправив флаг, подошел старый крестьянин к Сергею — политруку Красной Армии. Сергей не знал, как поступают в таких случаях, как следует принимать такие бесценные дары человеческого мужества и гражданской верности, — в военных уставах об этом ничего не было написано. Но флаг, почти двадцать лет хранимый, можно было считать боевым знаменем. Сдернув фуражку, Сергей преклонил колено перед флагом и прикоснулся губами к истлевшей ткани…

Так приходила на исконные белорусские земли Советская власть. Командирам приносили плакаты, газеты, сельсоветовские печати — их долгие годы берегли люди «до часа», до освобождения.

От Слуцка на Брест в походных порядках быстро выдвигалась 4-я армия комдива В. И. Чуйкова, в которую, в качестве авангардной, входила танковая бригада комбрига С. М. Кривошеина; там и началась наша с Сергеем военная служба.

Генерал Л. М. Солдатов рассказывал впоследствии Сергею:

— Не доезжая Барановичей, первый эшелон штаба нашего округа свернул с шоссе в небольшую зеленую еще, по-летнему тенистую рощу. Там был запланирован привал на обед. Нас окружили местные жители — белорусы и поляки, завязалась дружеская беседа. Вдруг подъехал к машинам всадник — пожилой представительный человек в полувоенной, старинного покроя одежде. Легко спрыгнув с коня, он отрекомендовался:

— Князь Святополк-Мирский.

Мы смотрели на него с интересом.

— Как россиянин, я радуюсь освобождению Белоруссии из-под власти Польши, — торжественно, словно декламируя, произнес князь. — В родовом нашем имении — это возле селения Мир — я был, по существу, на положении фермера и трудился наравне с крестьянами.

Услышав такое, окружающие нас крестьяне заулыбались. Смущенный князь поспешил ретироваться, пригласив тем не менее осмотреть старинный родовой замок Святополк-Мирских.

(Позже мы узнали, что крупный помещик Александр Святополк-Мирский на самом-то деле не успел бежать при вступлении наших войск в Западную Белоруссию. Зато в 1941 году, когда Барановическую область оккупировали фашисты, там, в родовом замке, как хозяин и крепостник, в форме немецкого офицера сразу же появился другой владелец «наследных земель и вод» — князь Василий Святополк-Мирский, родной брат Александра. Он установил там с помощью оккупантов рабские порядки.)

…По пути на Брест батальон нашей бригады освободил город Несвиж, в котором было поместье князя Радзивилла. Замок был обнесен каменными стенами и глубоким рвом. Владелец замка также не успел удрать и пригласил командира нашего батальона навестить его «в жилых апартаментах». Выяснилось, что это был один из тех Радзивиллов, у которого, кроме этого замка с ценнейшими коллекциями старинного оружия, гобеленов, картин, скульптур рыцарей, не осталось уже ничего: все промотал князь Радзивилл по злачным местам Европы. За месяц до этого к нему приехала американская вдова-миллионерша с перезрелой дочерью: решила «выдать» заокеанское чадо замуж. Брак со старым, невзрачным на вид, брюзжащим князем был сделкой — хотелось бабушке-миллионерше купить себе старинную княжескую фамилию — в аристократки потянуло.

До войны комдив В. И. Чуйков и дивизионный комиссар Ф. И. Шлыков часто бывали в Бресте, выступали на партийных активах, посещали обком партии и облисполком. Бывали они и в Брестской крепости, построенной русскими в тридцатых-сороковых годах XIX века. Позже в нескольких километрах от кольца бастионов были возведены форты — отдельные железобетонные сооружения, которые должны были сдерживать противника на подступах к крепости, не позволять ему вести по ней артиллерийский огонь.

В свое время эту крепость можно было считать неприступной — когда ее строили, ведь не было авиации, не было и дальнобойных артиллерийских орудий. И все же когда фашисты внезапно напали на нас, то Брестская крепость со своими бастионами и фортами героически сражалась и тогда еще, когда фашистские полчища были уже под Минском.

(Об этой героической эпопее талантливо написал С. С. Смирнов.)

…Огромную роль — подобно нашей незабвенной учительнице Александре Афанасьевне — в жизни Сергея, да и моей, естественно, сыграл командир нашей танковой бригады Семен Моисеевич Кривошеин.

Участник гражданской войны, доброволец в Испании, герой Халхин-Гола, он был нам как отец — строгий, требовательный, любящий. (Я еще расскажу о Кривошеине — жизнь сводила Сергея и меня с этим отважным военачальником в самые тяжелые дни июля сорок первого…)

А пока двигались мы по дорогам исконных советских белорусских земель и дивились тому, как Кривошеин успевал видеть все, всюду поспевать, не зная покоя: когда тебе доверены жизни тысяч, забота о себе уходит на второй план. Этому ценнейшему человеческому качеству Сергея Антонова во многом научил комбриг Кривошеин.

…Наши танковые части шли по Западной Белоруссии, к реке Муховец, к Бресту, встречая слабое сопротивление. Только на второй день, когда мы подходили к Барановичам, неожиданно выскочили из рощи польские уланы с саблями и пиками наперевес. Развернувшись, как на параде, они помчались к нашим танкам.

— Не стрелять! — приказал Кривошеин. — Ни в коем случае не стрелять… Они не виноваты…

Передовой всадник с погонами хорунжего лихо подскочил к головному танку и с размаху, точно на учении, сильным ударом, с оттягом, рубанул по броне.

Сталь лязгнула о сталь, и в руках рубаки остался лишь темляк сабли.

Стало быть, это не выдумка, поняли тогда мы, что паны убеждали солдат и офицеров, будто у москалей танки из фанеры.

Не эта ли заслонившая все, даже здравый смысл, ненависть хозяев панской Польши ко всему советскому заставила военного министра Бека произнести циничные слова: «С немцами мы потеряем свободу, а с русскими — душу». И начнется — Глейвице, позор и унижение оккупации, Освенцим, варшавские руины.

…Но все это случится позже, много позже. А пока на площади у соборного брестского костела маршируют батальоны немецкого генерала Гудериана. Он передает исконно белорусский город советским командирам.

Это сентябрь 1939 года — генерал Гудериан тогда улыбался, отдавая честь комбригу Кривошеину. (Через полтора года, в июне 41-го, тоже улыбаясь, он будет рассматривать в бинокль Брестскую цитадель, на которую уже обрушились первые фашистские бомбы.)