Геннадий Казанцев - Страна Лимония

Репа, исполняя на съёмках роль статиста, периодически подносил к сценической площадке всё новый и новый реквизит: трофейное оружие, снайперские винтовки, пулемёты, пистолеты с глушителем, кривые сабли и кинжалы. Колосков снимал и надевал бронежилет и каску, обвешивал себя пулемётными лентами и гранатами. Герман терпеливо увековечивал распоясавшегося шифрика. Пределам его фантазии не было конца. У Германа уже заканчивалась плёнка, когда шифровальщик предложил сделать коллективное фото. В то время пока солдат-радист увековечивал композицию из трёх тел и горы оружия, к съёмочной площадке подошёл полковник Стрельцов.

— Мы сейчас, товарищ полковник, — крикнул лежащий за станковым гранатомётом капитан Конюшов, — сфотографируемся, и тут же починим телевизор.

Стоящие над поверженным товарищем Герман и шифрик, обвешанные железом, дружно закивали головами.

— Уже не надо... работает, — подал голос командир. — Вы бы эта... меня бы сняли? — по-детски непосредственно попросил командир.

Композиция тут же рассыпалась на составляющие и ринулась обвешивать боевыми цацками старого партизана.

— Не надо... — скромно попросил он. — Мне бы только «снайперку», я же в сорок третьем тоже «ворошиловским стрелком» был...

Герман, припав к аппарату, тщательно выверял кадр, в котором расплывшийся в доброй улыбке старик в позе незабвенной «Женщины с веслом» таращился в объектив, опираясь на длинную винтовку Драгунова.

— Всё, пошли на открытие Съезда, — мягко предложил командир, — десять минут осталось. Мне ещё вступительное слово надо сказать.

— А кто телевизор починил? — полюбопытствовал Репа.

— Капитан Белоусов.

— Но он же вообще филолог!

— Вот он и ударил по нему кулаком, — пояснил полковник.

Со стороны «красного уголка» послышались усиленные динамиками знакомые слова: «Внимание, внимание! Говорит и показывает Москва!..»

Опоздавшие занимали места по краям дощатых скамеек, принесённых из кухни. Посередине сидели солдаты, устремившие свои взгляды на подслеповатый кинескоп старого телевизора. Стрельцов со своей вступительной речью опоздал. Телевизионные камеры были направлены в зал Кремлёвского Дворца. Железные репродукторы воспроизводили монотонный гул многотысячного зала, выделяя исторические кашли, шарканье ног, скрип кресел и отдельные реплики делегатов. Наступила торжественная минута. В зал входят члены Президиума, а также руководители зарубежных делегаций. Участники съезда встречают членов Президиума бурными аплодисментами, которые в исполнении громкоговорителей переходят в оглушительный треск. Герман морщится, но присоединяется к форуму и жидко хлопает в ладоши. Его инициативу подхватывают ещё с десяток неуравновешенных солдат и Виктор Колонок. Делегаты, продолжая аплодисменты, встают. Вместе с ними встаёт и Герман. По рядам каскадовцев прокатывается шумок. Вслед за Германом встают Стрельцов, потом Гаджиев, и, наконец, весь «красный уголок» встречает бурными аплодисментами далёкий съезд КПСС. Кто-то больно тыкает Германа в бок. «Красный уголок» опускается на скамьи в ожидании выступления советского лидера.

Лицо Генерального секретаря показывают крупным планом. Генеральный секретарь молча смотрит в бумаги, между тем как железные репродукторы уверенно произносят: «Товарищи делегаты!» Среди притихших зрителей Самархеля вспыхивают смешки. Герман догадывается, что задержка видеоизображения вызвана ретрансляторами в Кабуле и Джелалабаде, в то время как речь партийного лидера напрямую воспроизводит всё тот же карманный приёмник «Сони» и стокилограммовый ламповый усилитель. Наконец Брежнев в телевизоре открыл рот, а его голос, опережая мысль, сообщил: «На XXVI съезд Коммунистической партии Советского Союза избрано 5002 делегата. Присутствуют на съезде 4994 делегата, отсутствуют по болезни и другим уважительным причинам 8 делегатов». Пауза. Генеральный секретарь в телевизоре всё ещё шевелит губами. Опять раздаются смешки. Полковник Стрельцов не выдерживает, встаёт и, силясь перекричать генсека, делает собранию замечание.

«...Коммунистической партии Советского Союза объявляю открытым!» — не обращая внимания на вопли полковника, не унимается репродуктор. «Герман Николаевич! Перестаньте паясничать!» — вопит полковник, замечая поднимающегося Германа. Кремлёвский Дворец взрывается аплодисментами. Герман, загасив пламенный порыв, садится на место и тут же получает второй тычок в бок.

Скоро собрание на лужайке «красного уголка» привыкает к рассогласованию видеоизображения и звука и погружается в собственные мысли. Во время выборов в мандатную комиссию первые смельчаки раздали карты и с серьёзными минами принялись резаться в «очко». Колонок, сидящий сзади Германа, звонко лузгает кедровые орешки, сплёвывая скорлупу в кулак. Только Герман с напряжённым видом пялится в телевизор, за что получает от бородача третий тычок.

«За время, истёкшее после XXV съезда, мы понесли тяжёлые утраты. Ушли из жизни видные деятели нашей партии и Советского государства: Алексей Николаевич Косыгин, Андрей Антонович Гречко, Фёдор Давидович Дудаков, Пётр Миронович Машеров...» — оглашает радио скорбный список. Сзади встаёт Колонок. И тут же взрывается в истерике полковник Стрельцов.

— Я приказываю сесть! — орёт из последних сил старик. — Я подниму вопрос о надругательстве на партсобрании!..

— Товарищ полковник, — громко и чётко отвечает Колонок, — я глубоко уважал и уважаю Первого Секретаря ЦК Белоруссии товарища Машерова и как настоящий коммунист считаю необходимым почтить его память вставанием.

Стрельцов с безнадёжным отчаянием в глазах садится.

Съезд продолжается. Герман тоже успокаивается и, не отводя глаз от экрана, впадает в прострацию. Он даже не реагирует на предложение генсека почтить память Иосипа Броз Тито, Людвика Свободы и других усопших лидеров социалистических стран вставанием. Не обращая внимания на Германа, делегаты Съезда встают в минуте молчания.

Герман теряет чувство времени. Он силится вникнуть в содержание отчётного доклада, но десятки собраний, митингов и совещаний, на которых ему приходилось быть вместе с Олегом Волиным, выработали в нём неистребимый инстинкт самоотключения. «Зенде бод!» — пытается мысленно взбодрить себя слушатель, а в голове, словно качели: «Зенде бод!» Зал встал. «Зенде бод!» Зал сел. «Что вверху — то и внизу, что было — то и будет», — вспыхивает и угасает в его мозгу неизвестно откуда взявшаяся фраза. Герман плывёт в объятия Морфея.

Снова тычок в бок. Герман встрепенулся. Леонид Ильич, выразительно играя бровями и по-хохляцки произнося звук «г», уже излагает позицию Центрального Комитета по Афганистану: «Планы врагов Афганистана провалились. Продуманная, отвечающая национальным интересам политика Народно-демократической...» У Германа вдруг просыпается подсознание и без спроса выдаёт что-то вроде афоризма: «Не спастись от злой напасти, если «щирые» — у власти». Он силится вспомнить хотя бы одного крупного руководителя, не перенявшего украинский акцент. «Нет таких!» — делает очередное открытие Герман и пытается поделиться своей мыслью с Колонком, но бородач, заметив движение соседа, тычет его в очередной раз в бок. «...Это должно быть закреплено договорённостями между Афганистаном и его соседями. Нужны надёжные гарантии, что новой интервенции не будет. Такова принципиальная позиция Советского Союза, и мы будем придерживаться её твёрдо». Вместе с бурными аплодисментами в Дворце Съездов маленькая полянка в далёком Самархеле приветствует своего лидера стоя.