Михаил Алексеев - Солдаты

Потрясенный случившимся немецкий генерал Шмидт, командир 12-й танковой дивизии, записал в свой дневник:

«Мы слишком мало знали до начала наступления об укреплениях русских в этом районе. Мы не предполагали здесь и четвертой части того, с чем нам пришлось встретиться. Каждый кустарник, каждый колхоз, все рощи и высоты были превращены в опорные пункты. Эти пункты были связаны системой хорошо замаскированных траншей. Всюду были оборудованы запасные позиции для минометов и противотанковых орудий. Но труднее всего было представить упорство русских, с которым они защищали каждый окоп, каждую траншею».

С того дня, преодолевая яростное сопротивление врага, наши войска шаг за шагом теснили его к Донцу. Никто из солдат не предполагал в те дни, что это их медленное, метровое продвижение разольется скоро в половодье великого наступления, которое поставит гитлеровскую Германию перед катастрофой.

На рассвете 13 июля разведчики лейтенанта Марченко вернулись из очередного своего поиска и, утомленные, легли спать. Бодрствовал один лишь Забаров. Какой-то особый, излучающий блеск в его угрюмых глазах отражал напряженную работу мысли. До безумия дерзки были, они, эти его мысли: Забаров хотел предложить командованию взорвать мост через Донец, по которому враг перебрасывал подкрепления своим поискам, перешедшим к обороне.

— Шахаев, — тихо позвал он, легонько толкнув рукой парторга.

Тот открыл глаза и посмотрел на старшину.

— Извини, что побеспокоил. Я хотел посоветоваться с тобой. Лейтенант не одобряет мою затею. В принципе не одобряет. Но он не возражает, чтобы я изложил свой план генералу. Как ты думаешь, сходить мне к комдиву?

— Конечно! — живо согласился старший сержант: сон как рукой сняло. — Ты же все хорошо продумал, и тут нет большого риска.

— Риск-то есть. Но в общем, не такой уж большой, как ему показалось.

Шахаев знал, о ком говорит Забаров, и быстро посоветовал:

— Сходи еще раз к нему и постарайся убедить. Ведь лейтенант когда-то водил разведчиков на более опасные дела.

— Когда-то водил… Впрочем, попробую.

Федор открыл дверцу блиндажа и вышел. Шахаев проводил его долгим взглядом. Сегодняшняя ночь убедила старшего сержанта во многом. Он хорошо понял, почему командование дивизии так ценит Забарова и почему каждый поиск приносит Федору только успех. В подвигах Забарова нет ничего показного, подчеркивающего его безусловную храбрость. В их основе всегда точный и безошибочный расчет. Геройство Федора сочетается с исключительной осторожностью. Некоторым горячим головам, вроде Сенькиной, эта осторожность иногда кажется даже излишней. Федор хорошо знал это, но его, казалось, меньше всего интересовала личная слава. Шахаеву пришла даже мысль, что Забаров очень походил на одного старого мастера-паровозника, у которого когда-то учился Шахаев на паровозостроительном заводе в Улан-Удэ. Много общих черт находил у них старший сержант. Была одна главная общая черта: это глубокое понимание того, чему они призваны служить.

Захваченный такими мыслями, старший сержант поймал себя на том, что ему очень хотелось бы заглянуть в прошлое Федора, узнать о его личной жизни. И Шахаев дал себе слово, что при удобном случае обязательно поговорит со старшиной.

Было прохладно. Густой туман стлался над деревней. Отяжелевшие от росы горькие лопухи пригибались к самой земле. С них скатывались прозрачные капли. В сыром воздухе отчетливо слышалась стрельба. Федор поеживался от утренней прохлады, взад и вперед похаживая возле своей землянки.

— Да, это так… — наконец проговорил он, отвечая каким-то своим мыслям. — Надо разбудить лейтенанта.

Он постоял на одном месте немного и потом решительно направился к блиндажу Марченко.

— Что ты не спишь? — ворчливо встретил его лейтенант.

— Не спится, — сказал Федор своим глуховатым голосом. — Надо доложить генералу.

— О чем?.. А-а!.. Ну что ж, докладывай. — Марченко вдруг стремительно сбросил одеяло, вскочил на ноги. Его коричневые глаза вспыхнули злым огнем. — Ты с ума сошел, Забаров! Погубишь и себя и людей!..

— Так прикажите, и я не пойду.

— Нет… генералу надо сообщить, — неожиданно смягчился лейтенант и, досадливо скрипнув новыми ремнями, добавил: — Но не забудь сказать, что это твоя затея.

— Слушаюсь. Разрешите идти?

— Иди.

Забаров тяжело поднялся по земляным ступенькам. На минуту его фигура закрыла вход, и в блиндаже стало темно.

От командира роты старшина направился прямо к генералу. Идти пришлось лесом. Здесь укрывались десятки свежих полков. Забаров никак не мог понять, откуда прибывает такая бездна войск и для чего она предназначается. Федора часто останавливали часовые; приходилось объясняться. Наконец он добрался до наблюдательного пункта комдива.

Сизов уже стоял на своем обычном месте, на обшарпанном минами дереве, и Забарову пришлось туда взбираться. Генерал выслушал его внимательно. Потом сказал:

— Мысль дерзкая, но стоящая. Свяжитесь с Быстровым. Его саперы вам помогут.

Через три дня после этого разговора, в глухую полночь, у Донца, против меловой горы, раздался оглушительный взрыв. А двумя часами позже Кузьмич, вышедший из землянки проведать своих лошадей, увидел возвращающихся разведчиков. Впереди шел Забаров. До ездового донеслись его слова:

— Это им за Уварова!..

Вечером 24 июля в маленьком голубом радиоприемнике, добытом Шахаевым в последнем поиске, раздались знакомые всем трогательные позывные Москвы — первый вестник важных сообщений. Разведчики насторожились. Ласточка, удивленная внезапно наступившей тишиной и странным звуком, с любопытством высунула из гнезда свою красношеюю головку, тоненько пискнула. На нее никто не обратил внимания. Она пискнула еще раз, в тон звукам, которые время от времени лились из голубой коробочки. Наконец звуки смолкли. Голос диктора прозвучал просто и торжественно.

Бойцы слушали жадно, молча.

Экспансивный Сенька не выдержал, гаркнул:

— Вот это да!

— Погоди орать-то, хиба терпения немае! — прикрикнул на него Пинчук.

«В боях за ликвидацию немецкого наступления отличились войска…»

Разведчики теснее прижались к приемнику, задышали беспокойней. Голос Москвы властвовал в маленькой землянке. Из приемника уже звучали заключительные слова приказа:

«Вечная слава героям, павшим на поле боя в борьбе за свободу и честь нашей Родины!»

В блиндаже стало тихо-тихо. Все находились во власти последних слов приказа.

— А не забыли, ребята, как Гунько сказал своему солдату, — вдруг напомнил Шахаев: — «Москва всем отдаст салют. Она ни о ком не забудет!»

Разведчики, конечно, помнили эти слова командира батареи и теперь еще больше разволновались.