Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда

Алекс изучила карту Москвы у себя в комнате, без посторонних глаз. Выяснилось, что Смоленская площадь находится рядом с метро. Теперь нужно было уйти от преследователя. Это оказалось до смешного просто. Бедняге-шпику приходилось следить сразу за несколькими объектами, что замедляло его реакцию. Или, быть может, он не смотрел шпионских фильмов. Американке понадобилось лишь спуститься в гостиничную кухню и выйти через одну из ее дверей.

Смоленская площадь выглядела обшарпанной, но не хуже остальных районов Москвы. Алекс быстро шла по Садовому кольцу и справа от неё возник большой многоэтажный дом. В середине дня в доме, похоже, почти никого не было.

Квартира номер 22 находилась в третьем подъезде. Алекс поднялась на второй этаж и прошла по узкому коридору. Оставалось надеяться, что Анна Дьяченко дома. Алекс тихонько постучала.

– Кто там? – донесся голос из-за двери.

– Александра Престон, – представилась Алекс, уповая на то, чтобы соседей не было дома и никто их не подслушал, – я подруга Насти. Можно войти?

Дверь приоткрылась, и оттуда выглянула женщина. Журналистка наклонилась и прошептала:

– Она попросила передать вам письмо.

Анна Дьяченко молча впустила незнакомку. Из прихожей была видна кухня – видимо, общая – и короткий коридор с двумя дверьми по обеим сторонам. В прихожей стоял запах вареной капусты и грязного белья.

Мать Насти подвела журналистку ко второй двери слева и впустила ее в комнату. В этом узком помещении у двери стоял крашеный застекленный шкаф и маленький столик напротив него. Над столиком висело несколько полок с посудой, сложенной одеждой, книгами. Еще там стояли в ряд маленькие фотографии. В дальнем углу размещалась кровать, у подножья которой располагалось единственное окно в комнате с видом на стену другого дома. Рядом стояла накрытая одеялом лавка с подушками, украшенными искусной вышивкой. Может быть, эта лавка служила Насте постелью, подумала Алекс.

Отдельной ванны здесь, судя по всему, не было. Видимо, ее, как и кухню, тоже приходилось делить с другими обитателями этой коммунальной квартиры. Алекс почудилось, что она попала в тюрьму, от этого ощущения она содрогнулась.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – предложила ей Анна, показав на лавку. Алекс села. Пока мать Насти доставала для себя стоявший у стола стул, Алекс рассматривала ее лицо и движения. Они с дочерью были очень похожи, хотя у матери волосы были скорее седыми, чем белокурыми. Глаза были такие же, как у Насти, – ярко-голубые, но смотрели они из-под опустившихся от возраста и усталости век. У Анны был такой же выразительный рот с полными губами. Но лицо у женщины выглядело изможденным. Было видно, что она хронически недоедает.

– Пожалуйста, расскажите мне о дочери, – попросила Анна, сложив длинные мозолистые ладони. – С ней все хорошо?

– Да, все прекрасно, – какое счастье, что Алекс могла это сказать. Принести плохую весть этой женщине было бы сущим кошмаром. – Ее повысили и перевели в другой полк. Теперь она летает на самолетах, которые лучше предыдущих.

– Да, она писала мне.

– Хорошо. Значит, об этом вам уже известно. Но она передала мне другое письмо, оно более длинное. Конверт запечатан, я пришла к вам тайно, так что об этом никто не знает. – С этими словами Алекс достала конверт из кармана пиджака и положила его на стол.

Анна взяла письмо и немного подержала его в руке: лицо её озарилось радостью, словно она получила неожиданный подарок. Открыв конверт, она моментально прочла письмо, слегка кивая и сжимая губы, и снова сложила листок.

– Спасибо вам, Александра, за то, что принесли это мне. Дочь пишет, что вы надежный друг, и что она ждет не дождется, когда начнет летать на новых самолетах. Но ее тревожит командир полка. Вы знаете эту женщину?

– Командир? Кажется, ее зовут Тамара Казар.

Анна снова пробежалась по строчкам.

– Да, так Настя пишет именно так. Но эта женщина не умеет летать на самолетах и не знает стратегий полета. Настя уверена, что ее назначили командовать полком лишь по каким-то политическим соображениям.

Генерал Осипенко. Алекс вспомнила его приезд на аэродром в Энгельсе.

– Мне жаль это слышать. Ничто так не вредит боевому духу, как знание того, что твой командир морально не чист. Но в Энгельсе я встречалась с майором Расковой, и мне показалось, что она абсолютно достойна доверия, которое испытывают к ней все летчицы. То же самое можно сказать и о майоре Бершанской.

– Моя дочь тоже высоко оценивает их. Но… – Анна понизила голос, – печально признавать, что наша власть насквозь прогнила и творит несправедливость. Я знаю об этом на своем горьком опыте.

Алекс наклонилась и тоже заговорила тише.

– Вы имеете в виду сталинские репрессии? Мы в США слышали о них, но без особых подробностей.

– Да, репрессии. Настиного отца объявили врагом народа лишь потому, что он выражал недовольство деяниями Сталина. Впрочем, уверена, что об этом она вам не говорила.

– Да, не говорила. На этом фоне ее патриотизм выглядит еще более впечатляющим.

Анна лишь слабо пожала плечами.

– Можно и так сказать, наверное. Но это было очень жестоко – заставить ее отказаться от родного отца, который очень любил ее. Насте было всего семь, когда его арестовали. Она даже не догадывается, что могла потерять нас обоих. Жен врагов народа ссылают в специальный трудовой лагерь. В этом случае Настю поместили бы в один из этих ужасных детских домов.

– Что случилось с вашим мужем? Его отправили в ГУЛАГ? – Алекс мало знала об этой системе, лишь то, что трудовые лагеря находились в суровых местах.

– Нет. Его расстреляли на Лубянке. И я даже не могла позволить Насте оплакивать его. Ей приходилось выживать среди других детей, и ничего не оставалось, кроме как согласиться с клеймом «враг народа». Сначала она совсем запуталась, ведь Настя тоже любила отца. Но она была совсем ребенком, и со временем поверила в эту ложь.

– Должно быть, для вас все это было просто ужасно.

– Да. Но важнее Насти в моей жизни не было ничего, и мне нужно было помочь ей справиться с ситуацией. Я уговорила ее вступить в Комсомол, что помогло бы смыть с нее клеймо дочери предателя. Это был единственный способ добиться сносной жизни для нас.

Анна встала, подошла к полке и вернулась с фотографией.

– Это Настя в Энгельсе. Ей, наконец, выдали гимнастерку, которая была ей впору, и она смогла сделать официальный снимок, – Анна протянула Алекс фотографию. – Мой ангел при параде.

Это был портрет анфас, Настя была сфотографирована по пояс. На ней была новенькая гимнастерка с погонами и тремя металлическими пуговицами на воротнике. Лицо её обрамляли короткие светлые локоны. Девушка без улыбки смотрела прямо в объектив. Алекс протянула фотографию обратно матери Насти.