Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

Он вытащил из-под кровати саквояж, раскрыл его и высыпал на стол целую гору всевозможных зажигалок, медальонов, перстней, браслетов, ножиков, авторучек, монет и прочих вещей, каждая из которых имела свою, необычайную историю.. Кузнецову уже наскучило слушать, а Вайнер все говорил и говорил, пил и снова говорил.

Наконец, совершенно опьянев, он заснул прямо в кресле, и обер-лейтенанту Зиберту пришлось изрядно повозиться, пока он раздел его и уложил в постель.

Сам Кузнецов лег на диване. В голове немного шумело, но он не был пьян, потому что пил мало, а больше подливал и подливал разговорчивому майору. Эх, майор, майор! Говоришь, в городе спокойно, а сам, когда Кузнецов предложил открыть окно или форточку, проветрить комнату, замахал на него руками. А как старательно проверял засовы на ставнях!..

Едва рассвело, обер-лейтенант Зиберт вышел из дома майора, оставив на столе записку: «Пошел подышать свежим воздухом. Скоро вернусь. Пауль». Он был уверен, что Вайнер так скоро не проснется, но решил, что, на всякий случай, записка не помешает.

Неторопливо прогуливаясь по городу, обер-лейтенант дошел до улицы Ивана Франко. Перед домом № 2 остановился, толкнул калитку и вошел во двор.

С Сергеем Шмерегой говорил минуты три, не больше.

— Нужно обязательно найти Клименко и передать записку для Гнидюка. Он знает, что к чему. Только-быстро! Всего доброго.

Как и ожидал Зиберт, майор Вайнер еще храпел на своей кровати. Пауль щелкнул зажигалкой, поджег записку, оставленную майору. Потом отодвинул засовы, открыл ставни и распахнул настежь окна. В комнату ворвался поток свежего летнего воздуха.

Спустя два часа обер-лейтенант Пауль Зиберт уже мчался на служебной машине в Ровно. Рядом с обер-лейтенантом сидел майор инженерных войск Курт Иоганн Вайнер. Пауль сказал, что на всю жизнь обидится на майора, если тот не поедет с ним в Ровно и не разделит компании в ресторане «Дойчер гоф». Разве мог майор отказать своему гостю?

А гостю это было нужно для того, чтобы коммерсант Ян Богинский неожиданно не нарвался на вокзале на заместителя здолбуновского коменданта.

Выезжая утром на своей полуторке со двора заготовительной конторы, Леня Клименко увидел Сергея Шмерегу.

— Часом, не в Квасилов за пивом? — спросил тот.

— Буду и в Квасилове, — ответил Леонтий.

Сергей подошел к водителю и так, чтобы никто не заметил, передал ему записку.

— От Николая Ивановича, — шепнул. — Только поживее.

— Понимаю, — сказал Клименко и нажал на газ.

Машина рванулась с места и запрыгала по камням здолбуновских улиц.

Я развернул записку.

«Все в порядке. С И. встреться сегодня. Майора не будет. Желаю успеха. Г.».

— Наконец! — вырвалось у меня. — Ну, Леня, я уже больше не твой арестант. На, читай.

И я показал ему записку Кузнецова.

Около полудня я зашел в привокзальное кафе, сел за стол в левом углу от входа и заказал кружку пива. Долго ждать не пришлось. Минут через пятнадцать — двадцать в дверях появился худощавый, давно не бритый мужчина в черном кителе железнодорожника.

— Свободно? — тихо спросил он меня. Услышав в ответ: «Да», подсел к столу и начал изучать меня.

«Так вот ты какой, Аврам, — подумал я, разглядывая своего соседа по столику. — Собственно, таким я тебя и представлял: бледным, изможденным, печальным…»

Вытаскиваю портсигар и кладу его на стол тою стороной, на которой выгравированы буквы «Б. Я.». Взгляд Иванова скользнул по монограмме: он вздрогнул, поднял глаза на меня и, встретившись с моими глазами, стыдливо, как невеста, опустил веки. Рыжеватые волосы на лице, казалось, еще порыжели.

Я вытащил сигарету и начал шарить в карманах в поисках спичек. Иванов совсем растерялся. А когда я, раскрыв портсигар, сказал: «Не волнуйтесь, Аврам Владимирович. Закурите и успокойтесь», — он виновато посмотрел на меня и сказал:

— Извините, пожалуйста, вашу зажигалку я вынужден был отдать заместителю коменданта… Вернее, он сам ее у меня забрал… Но прошу вас, верьте мне…

— Можете не просить, мы вам и так верим. Лучше давайте условимся о встрече. Нам нужно встретиться в таком месте, где бы никто не помешал.

— Тогда приходите в шесть часов к нам в общежитие. Мы будем одни и сможем поговорить…

— Нет, в общежитие я не пойду.

— Почему?

— Там у меня есть знакомые, и мне не хочется, чтобы они видели нас вместе. Для чего кому-то знать, что бригадир уборщиков Иванов водится с советским партизаном? Вы должны остаться вне всяких подозрений. Понятно?

— Да, — кивнул головой Иванов.

— Лучше давайте встретимся также в шесть часов в парке. Недалеко оттуда живет один мой товарищ, к нему и зайдем. Кстати, знакомство с ним вам понадобится. Итак, договорились?

— Хорошо.

— Тогда будьте здоровы. Приятного аппетита!

Ровно в шесть мы снова встретились, а через несколько минут уже сидели друг против друга в квартире Петра Бойко.

Разговор с Ивановым я начал традиционным вступлением о необходимости борьбы с оккупантами, о сложности подпольной разведывательной работы и опасности, подстерегающей нас на каждом шагу. Но мой собеседник не дал мне закончить.

— Дорогой товарищ, — сказал он, — к чему вы мне все это говорите? Я готов на все, лишь бы бороться с этими извергами. Я — русский! Я — Иванов! Поймите меня. Это вам должно о многом сказать.

— Мы давно к вам присматривались, — ответил я, — но не потому, что вы русский, и не потому, что вы Иванов. Но скажу прямо, ваше поведение казалось нам странным, мы никак не могли вас понять. Вы должны знать, что у нас, партизан, обязанность — не только самим бороться с оккупантами, а и вовлекать в эту борьбу других. И эта вторая обязанность даже посложнее, чем первая. Скажем, взорвать какой-нибудь объект или пустить под откос эшелон — дело хоть и нелегкое, но не такое и мудреное. Другое дело: изучив человека, убедиться в его искренности, учесть все его возможности и сделать своим товарищем по борьбе. Как важно в таком случае не ошибиться! И когда мы узнали, что вы комсомолец, советский учитель, нам не хотелось верить, что вы остаетесь безразличным ко всему, что вас окружает…

Я замолчал. Закурил сигарету. Иванов тоже курил. Он уже не сидел на табурете, а стоял, прислонившись спиной к двери и сложив руки на груди. Его длинное, худое лицо, заросшее рыжеватой щетиной, было сурово-сосредоточенно.

— Мне совестно сегодня перед вами, — сказал он. — Совестно перед моими единомышленниками — соотечественниками, которые давно уже стали на путь борьбы с врагом. Но я счастлив, что мои мечты сбылись. Заверяю вас: если бы вы не нашли меня, я сам нашел бы вас. Конечно, подразумеваю не вас лично, а вообще партизан, подпольщиков.