Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

— Я с вами согласен, Петр Маркович. Но поймите: сейчас в лесу я не могу найти такого поручения. Будете работать вместе с нашими товарищами в городе. Задания будете получать от Николая Ивановича.

Не хотелось Петру устраиваться в Ровно на обычную работу, наблюдать за окружающей жизнью и ждать, пока кто-то из разведчиков зайдет к нему, чтобы поговорить. Каждый раз, встречаясь с нами, он просил поручить ему что-либо.

— Вы хоть чаще заходите ко мне, — просил он, скучая без дела.

Мы понимали тоску своего товарища, понимали его желание. И старались убедить его, что он для нас необходимый человек.

— В армии, на фронте, — говорил он, — одни в запасных частях, другие — в окопах, третьи — в разведке, а есть и такие, которые служат в обозе. Они тоже считаются на фронте. Так и я. Считается, что я в разведке, а фактически — в обозе.

Чтобы успокоить Мамонца, мы все чаще давали ему какие-то задания. Петр хорошо изучил город, знал, где какое учреждение находится. Он перечитывал приказы фашистских властей, объявления и даже инструкции в некоторых учреждениях, куда заходил словно бы по делам. Чуть ли не каждый день бывал на вокзале, наблюдая за движением поездов, считал вагоны, заводил разговоры с военными, проезжавшими через Ровно. Нередко его наблюдения использовались в наших донесениях. Но не этого хотелось Мамонцу, он не мог удовлетвориться только ролью наблюдателя.

И вот ему сообщают, что Кузнецов хочет с ним увидеться по какому-то срочному делу. Стоит ли говорить, с каким волнением шел он на эту встречу!

— Слушаю вас, Николай Иванович, — с присущей ему четкостью произнес Мамонец после того, как Кузнецов с ним поздоровался. — Что, дождался я тоже какого-то важного поручения?

— Угадали, Петр Маркович. Есть для вас особое задание командования.

— Я готов на все, — обрадовался Мамонец.

— Садитесь, Петр Маркович. Поговорим обо всем подробно, обмозгуем, так как задание достаточно сложное и деликатное.

Мамонец пододвинул стул поближе и сел против Кузнецова.

— Слушаю вас…

Кузнецов извлек из портфеля объявление гебитскомиссариата и положил перед Мамонцем.

— Прочитайте, пожалуйста.

Бросив взгляд на объявление, Петр отодвинул его в сторону и сказал:

— Я его наизусть знаю. Хотите, повторю каждое слово.

— Повторять не нужно. А вот послушать господина гебитскомиссара доктора Беера придется.

— Я вас не понимаю, Николай Иванович…

— А что здесь понимать? Ровенский гебитскомиссариат призывает всех честных поляков поступить на службу в польский легион криминальной шуцполиции. В отряде взвесили заботы господина Беера об общественном порядке в «столице» и гебите и решили помочь ему в этом деле.

— Выходит, командование предлагает мне пойти на службу в шуцманшафт?

— Вот именно. Вы должны подать заявление.

— Но ведь…

— Никаких «но». Завтра же вы понесете туда свои документы.

— Но это же шуцманшафт, ни один порядочный человек не согласится у них служить. Туда пошла одна шантрапа, одни выродки и продажные шкуры…

— Вот и хорошо, что туда пошли только такие. А если среди них появится наш человек, вы, Петр Маркович, — от этого не только нам польза. Надеюсь, вы понимаете, в чем состоит ваша роль?

— А может, найдется кто-либо другой для этого? Противно надевать мундир шуцполицая.

— Думаете, мне доставляет удовольствие носить вот эти цацки, провозглашать тосты за фюрера и выслушивать такие вещи, от которых кровь закипает? Война, Петр Маркович, не считается с личными желаниями. Победа без потерь и неприятностей не дается. Долг перед совестью, перед правдой заставляет нас идти на любые жертвы. Мы должны быть умнее и хитрее врага. И я с удовлетворением исполняю свою роль, потому что приношу этим пользу Родине в борьбе с фашизмом. Немцы радуются, когда я, Пауль Зиберт, удостоенный нескольких высших наград рейха, в их понимании — заслуженный гитлеровский офицер, с неограниченным оптимизмом и фашистским фанатизмом, во всю глотку кричу о гении фюрера, о непобедимости фатерлянда. Я усматриваю в этом пользу для нашей победы. Гитлеровским воякам именно не хватает трезвых взглядов на положение, в котором очутилась Германия. И если бы я, верноподданный фюрера, начал утверждать обратное, говорил бы о действительном положении вещей, то нет сомнения, что этим самым пробуждал бы здоровый разум у врага. Дезорганизация врага, одурманивание его сознания — это тоже борьба. Усыпить бдительность врага — значит содействовать победе над ним. Поэтому, Петр Маркович, отбросьте всякие чувства омерзения к своей будущей роли. Вы патриот своего народа, которому фашизм причинил столько горя, вы и ваша семья на себе почувствовали звериную сущность этой чумы, так что наберитесь мужества и терпения, идите исполнять порученное дело. А то, что оно вам не по вкусу, — ничего не поделаешь. Задания бывают разные. Мы вам сочувствуем, но вместе с тем уверены в вашем успехе.

Через несколько дней Петр Маркович Мамонец шагал ровенскими улицами в новенькой форме полицая польского легиона шуцманшафта. Он довольно быстро вошел в роль и не без помощи денег завоевал доверие и благосклонность начальства. Мы же начали получать подробные сведения о деятельности этого полицейского участка и даже в некоторой степени влиять на него.

Лена открыла дверь и увидела перед собой немецкого офицера — того, который часто приходил к ее старшей сестре и засиживался допоздна.

— Наша девушка, — сказал он, медленно подбирая русские слова, — что слышно у вас?

— Данке шен, — ответила Лена. — Ничего нового…

— Фрау Леля есть?

— Да, дома.

Пауль потрепал девушку по щеке узкой ладонью (это он проделывал всегда, когда Лена открывала ему), она отклонилась, пропуская немца в комнату сестры.

Лисовская встретила гостя неприветливо, даже резко.

— Извините, — сказала она холодно, — но прошу меня оставить. Я вас сегодня не приглашала.

— Может, вы ждете какого-то гостя?

— Это вас не касается. — И, немного подумав, добавила: — Да, жду. Даже очень жду. А вам тут нечего делать.

— Не заменю ли я вам того, кого вы ждете?

— Не думаю, чтоб это вам удалось. До свидания!

— А я постараюсь сделать все, чтоб его заменить.

С этими словами Зиберт бесцеремонно уселся в кресло и, достав из кармана маникюрную пилочку, начал приводить в порядок ногти.

Лисовская вспылила:

— Вы считаете, что вам все можно! Ну конечно! Вы завоеватель, и это дает вам право врываться в чужой дом и вести себя как угодно. Ну чего вы расселись? Оставьте меня одну. Мне опротивело ваше общество.

Зиберта даже передернуло, однако он сдержался и вежливо, но сухо проговорил: