Кэти Гольке - Спасая Амели

– Молись за нас, Ривка, – за меня и за себя.

– Как?

– Ты пойдешь со мной? Станешь мне сестрой?

– А Амели?.. – Ривка, сидевшая на полу, резко выпрямилась.

– Амели еще слишком мала для того, чтобы идти через Альпы. Ей безопаснее будет здесь, где о ней позаботятся Лия и Фридрих. А Герхард перестанет надоедать бабушке и Лии, как только удостоверится в том, что меня здесь нет. Я же позабочусь о том, чтобы он узнал, что я в Америке – сразу, едва мы туда доберемся.

– Ты серьезно это говоришь? – В глазах Ривки отражались надежда, страх, удивление.

Рейчел засмеялась, хотя едва могла различить подругу сквозь застилавшие глаза слезы радости.

– Да… – И она начертила в воздухе пальцем буквы: «Р-и-в-к-а». – Мы теперь в одной упряжке, имя которой – надежда.

– «Упряжка» – это то, что означает мое имя!

– Да, сестренка, теперь мы крепко связаны вместе.

Ривка встала на колени, сложив руки вместе. Она хрипло зашептала, повторяя клятву Руфи: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом» [54].

– А у меня никого больше нет, кроме тех, кто здесь, – шепотом ответила Рейчел, не в силах справиться с потоком слез. – И нам приходится их оставить – ради нас самих и ради них тоже. Мы с тобой отправимся в Америку. Как-нибудь уж доберемся.

– Тогда я стану твоим народом, – перефразировала Святое Писание Ривка, – а ты станешь моим.

– И мой Бог будет твоим Богом, – ответила на это Рейчел, вспомнив бабушкину Библию.

Тут она от волнения затаила дыхание, веря и не веря в то, что такое может произойти на самом деле.

– Да, – прошептала ей Ривка, – да и еще раз да!

Бабушка просила оставить ей фотографии, и Рейчел согласилась – при условии, что пленка будет надежно спрятана под половицами и ее не станут проявлять, пока нельзя будет безопасно смотреть на эти фото открыто, как бы долго ни пришлось ждать. На этих фотографиях были запечатлены близняшки по отдельности и вместе с бабушкой, бабушка с Лией, ее мужем и новой дочкой, Рейчел, Ривка.

Когда Рейчел перекрасила волосы Ривки в цвет спелой пшеницы, та сфотографировалась для паспорта.

Внести исправления в паспорт Амели, чтобы он подошел Ривке, оказалось гораздо проще и вышло гораздо лучше, чем представляла себе Рейчел. Для местного типографа, который набил руку на подделках, не составило труда так подправить цифры, чтобы вышел год рождения Ривки, и вклеить без помарок ее фото.

Куда труднее оказалось объяснить Амели грядущие перемены в ее жизни. Еще труднее было приучить ее тихонечко сидеть в одиночестве на чердаке или в шкафу – порой по нескольку часов подряд, если происходил обыск. Рейчел могла лишь отдаленно представить себе, какой страх будет охватывать девочку всякий раз без нее и Ривки.

Но потом Рейчел увидела, как легко и радостно чувствует себя с новой дочкой Лия, и поняла, что поступила правильно. Так будет лучше – лучше для всех.

Ривкины карие глаза лучились от радости теплым янтарным светом, а улыбка так сияла, что домашние только дивились происшедшей с ней перемене. Рейчел подумала: как хорошо, что Ривка оказалась в бабушкином доме. Женщинам трудно было удержаться от того, чтобы выражением лица не выдать: они сообща владеют некой тайной. Только бабушка выглядела огорченной.

Как и предполагала Рейчел, власти не разрешили разводить костры в горах, ссылаясь на строгие правила светомаскировки. Но жители были так возмущены отменой своего любимого празднества, что в поселке явно накалилась атмосфера и штурмбаннфюреру Шлику пришлось снизойти к их настойчивым просьбам. Решено было провести праздник в закрытом помещении, посвятив его фюреру и соблюдая правила светомаскировки.

Фридрих рассказал домашним, что лесничий Шраде, отец Оберлангер и даже бургомистр внесли каждый свою лепту в то, чтобы предоставить помещение для театрального представления и пригласить на праздник солдат и офицеров воинских подразделений, размещенных в самом поселке и поблизости от Обераммергау.

Среди жителей ходили слухи о том, что министерство пропаганды узнало о готовящемся празднике от иностранных журналистов, аккредитованных в Берлине. Рейхсминистр доктор Геббельс организовал командировку в Обераммергау бригадефюрера СС Шелленберга. Такой шаг давал надежду на улучшение отношений между властями и поселком, известным своими представлениями «Страстей Христовых», а теперь решившим почтить самого фюрера германской нации и штурмбаннфюрера СС. Поговаривали, что Геббельс в восторге от перспективы увидеть фотографии этого события на страницах мировой прессы, и уж конечно с нетерпением ждет, когда они появятся в центральной газете нацистской партии «Фёлькишер беобахтер».

Рейчел позволяла себе надеяться, что задуманная уловка удастся и явится тем выходом, который они так долго искали. Пока Герхард находился в Берлине, она сама вела занятия драмкружка, распределяла роли и разучивала с детьми тексты. Ну и что, если удалось провести всего два занятия? Зато Лия теперь смогла готовить представление, а Рейчел сумела лучше разобраться, где их может подстерегать коварная ловушка.

Но как бы ни увлекала ее мысль о побеге, он все же означал неизбежную и долгую разлуку с бабушкой, Лией, Фридрихом и Амели. Рейчел убеждала себя в том, что так будет лучше, что этого она ведь и хотела… да только сердце ее не поддавалось ни на какие уговоры.

Герхарда ничуть не удалось ввести в заблуждение. Он был не в восторге от запланированного мероприятия. Ни на минуту штурмбаннфюрер не верил, что поселок «Страстей Христовых» решил сделать ему подарок из глубочайшего уважения. Жители затравленно кланялись ему при встрече… а потом плевали вслед.

И все же Шлик не смог прийти к конкретным выводам о том, как и почему возник этот план, кто за ним стоит, какую цель преследует. Не похоже, чтобы он исходил от отца Оберлангера. Тот слишком боится, как бы наци не помешали проводить столь дорогие для него торжественные службы и обряды католической церкви. Он не осмелится дразнить офицера СС, который в любой момент может отправить его в концлагерь. Лия Гартман – серая мышка, которая дрожит, едва его завидев. Да и что сможет община Обераммергау показать такого, чего он уже не видел на репетициях, которые под руководством Лии выглядели довольно убого? Тем не менее ему не стоит вызывать неудовольствие такого обходительного на вид бригадефюрера Шелленберга или напрашиваться на то, чтобы жалобы на его, Герхарда Шлика, нежелание участвовать в мероприятии, одобренном наверху, дошли до самого Геббельса.

Герхард только что вернулся из Берлина, где получил нагоняй. Ему настойчиво «порекомендовали» продемонстрировать горячую благодарность в ответ на искренний подарок от немецкого народа. Представлялась отличная возможность положить конец бродившим среди жителей поселка слухам, да и подозрениям, высказываемым в рядах СС, о том, что он безумно влюблен в мертвую женщину – так безумно, что на глазах выживает из ума.