Рэйчел Ромеро - Кукольник из Кракова

– Брандт, пожалуйста, остановите это… – попытался Кукольник снова, но было уже поздно. Солдат, опустивший пистолет, снова схватил Джозефа и, вынув из кармана наручники, защелкнул их у него за спиной.

Не успел Кукольник сделать шаг к Джозефу, как Брандт схватил его.

– Не трогай его! Не трогай его, ты, колдун! – закричала Каролина и стукнула его кулаком. Но не успела она поднять руку для следующего удара, как капитан схватил ее со стола.

– Не надо, – сказал Кукольник. – Брандт, пожалуйста. Не трогайте Джозефа и Каролину.

– Закон есть закон. Я должен наказать еврея, – ответил Брандт. – Но вы – немец. Вам полагается то, чего не полагается полякам.

– Суда не будет! – прорычал Джозеф. – Его никогда не бывает.

– Для таких, как вы, – согласился Брандт.

На Джозефа он не смотрел, но Каролина понимала, что это не от чувства вины.

Жизнь Джозефа Трэмела мало волновала Эриха Брандта.

Двое солдат выволокли Кукольника и Джозефа из магазина. Брандт с видом хозяина жуткой вечеринки нес в руке извивающуюся Каролину, которая дрыгала ногами, пытаясь пнуть его. В окне булочной она поймала взгляд широко раскрытых глаз детей Домбровского, но лишь на краткий миг. Сам Домбровский бросился к окну и задернул шторы. Видимо, его позиция невмешательства не изменилась.

Каролине хотелось, чтобы Мыш был сейчас с ними, а не далеко, с детьми. Он бы проткнул Брандта мечом и потребовал сдаться. Но рядом не было ни Мыша, ни доброго ветра, который мог бы унести Джозефа и Кукольника в безопасное место. Волшебство заканчивалось, и Каролина знала, что скоро оно исчезнет совсем.

Брандт остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и этот жест культурного человека поразил Каролину. Она попробовала достучаться до него:

– Не губите Кукольника, – попросила она. – Он похож на вас. Может быть, вы – два последних волшебника в этой стране. А Джозеф – его друг.

– Если ты приглядишься, то увидишь, что Биркхольц и я похожи гораздо меньше, чем я вначале думал, – отрезал Брандт. И, ткнув согнутым пальцем в солдата, державшего Кукольника, приказал: – Посадите его в машину. Мы отвезем его в полицию.

Солдат, ведущий скованного Джозефа, спросил:

– А еврей?

– Вы знаете закон, – ответил Брандт. – Он преступник.

Лицо Кукольника исказилось от боли.

– Нет… – сказал он. – Не надо, пожалуйста!

А Джозеф ни о чем не просил. Он перевел взгляд с Каролины, оставившей попытки вырваться, на Кукольника и сказал:

– Спасибо за то, что вы были моими друзьями. Спасибо за Рену.

– Джозеф, я вам помогу… – пообещал Кукольник, не обращая внимания на Брандта, который толкал его к стоявшей на улице машине. – Я поговорю с Брандтом. Я добьюсь суда, я могу…

Они все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это не ваша вина, – заверил его Джозеф. – Вы помогли мне, и я всегда буду вам благодарен.

– Джозеф…

Брандт помешал Кукольнику произнести последние слова любви и дружбы. Капитан открыл дверцу и втолкнул его в машину, а следом швырнул Каролину.

Последнее, что видела Каролина, когда машина, взревев, развернулась и поехала прочь, – как солдат толкнул Джозефа на мостовую. Губы Джозефа шевелились, но Каролина поняла, что он разговаривал не с солдатом.

Он молился.

Таким она и запомнила его навсегда – под голубым летним небом Джозеф молил Господа принести мир всему свету и его дочери.

Комната для допросов, куда Брандт привел Кукольника, располагалась в подвале мрачного полицейского здания. Когда они вошли внутрь, по стенам, словно голодные звери, зароились тени.

Колдун подвел Кукольника к столу и стульям, стоявшим под единственной лампочкой, свисавшей с потолка на голом проводе.

Кукольник сел на стул, и Брандт бросил Каролину ему на колени. Даже со сломанными руками Кукольник не мог позволить ей упасть на грязный бетонный пол и бережно сложил руки вокруг нее.

Брандт вынул сигареты из кармана и сначала взял одну себе, а потом протянул пачку Кукольнику.

– Я могу зажечь вам сигарету, если хотите, – сказал он.

– После того, что сделали с Джозефом, как вы смеете разговаривать так, будто мы друзья? – воскликнул Кукольник. От боли в руках он тяжело дышал, и его грудь вздымалась, как меха. – Джозеф был моим другом. Вы…

– Я этого никогда не желал, – ответил Брандт. – Но мы живем в новом мире, а вы намерены оставаться в старом. Здесь теперь нет места евреям и предателям.

– Ваш деревянный солдатик сказал бы иначе, – возразил Кукольник.

– Может быть. Но его больше нет, а мнение тех, кого больше нет, вряд ли имеет какое-то значение, – ответил Брандт. Кончик его сигареты горел в темноте, как глаз чудовища. – Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел ваши руки. Считайте это одолжением. Я не стал бы делать этого для кого попало, и вы это знаете.

Он ушел, не попрощавшись, оставив их в темноте, и очень скоро силы оставили Кукольника. Он опустил голову на сложенные на столе руки и к тому времени, как пришел врач, уже спал.

Каролина ждала в холодной темной комнате, и спустя несколько часов Кукольник проснулся.

– Каролина? – слабым голосом окликнул он, поднимая голову.

– Да? – Она приложила руку к его животу, чтобы он почувствовал, что она здесь.

– Как хорошо, что Брандт не забрал тебя, – сказал Кукольник. Благодаря доктору и лекарству речь его была замедленной, растянутой, и каждое слово звучало, словно вздох. – Я… я не хочу оставаться один.

– Я тебя не оставлю, – пообещала Каролина. Для этого она и была создана: чтобы успокоить испуганного мальчика, солгать ему, пообещав, что будет сражаться с каждым, кто попробует его обидеть. Но, как уже доказал Брандт, она мало от чего могла защитить Кукольника и кого бы то ни было.

– Джозефа больше нет, – невесело сказал Кукольник. Он заплакал, но слезы его были не от бессилия. Друг Каролины не был трусом, несмотря на все слабости, и если бы она могла, то присоединила бы к его слезам и свои.

Для Каролины потеря Джозефа еще не стала реальностью: все, что было связано с ним в ее памяти, – это Джозеф в расцвете сил, Джозеф, чья музыка была прекрасна, как музыка звезд, кто каждый вечер приходил в магазин игрушек и при виде Рены и друзей улыбался от радости и любви.

– Однажды, – сказала Каролина, – кто-нибудь заставит Брандта заплатить за то, что он сделал с Джозефом.

– Думаешь? Сомневаюсь. Я не уверен, что в мире еще осталась справедливость. – И с любопытством, которое, казалось, не имело отношения к жгучей боли в руках, он принялся рассматривать свои переломы. – Была такая история о девочке, руки которой отобрал дьявол. Кажется, это немецкая сказка. Какая ирония!

– Она делала руками что-то особенное? И поэтому дьявол захотел ее наказать? – спросила Каролина.