Николай Асанов - Огненная дуга

— А, товарищ майор! — обрадованно закричал Яблочков, увидав Сибирцева. — Давно ждем, давно! А это наш десант! Как вам нравится? Встреча старых друзей. Фейерверк, иллюминация и салют. Ведь будет нам салют за сегодняшнюю ночку? Будет?

— Будет, будет! — улыбнулся Сибирцев.

— Что ж, выпьем за следующую встречу! — Яблочков поднял бутылку, в которой было еще немного вина, разлил его в кружки, пахнувшие бензином, которым пропахло все в землянке, и подал одну Сибирцеву, вторую Сереброву.

— Не могу, — отказался Серебров с сожалением, — здоровье не позволяет.

— Вот чудак, — удивился Яблочков, — а если фашисты всадят в тебя полкило осколков, что случится с твоим здоровьем?

— Ну, то судьба, по-научному — кисмет, — сказал Серебров. — А пока я жив, надо о здоровье заботиться. Вот старший лейтенант выпьет с удовольствием, — он указал на Ворона, который быстро писал что-то, положив на колени планшет.

— Письмо? — спросил Сибирцев.

— Да, — ответил Ворон, принимая от Яблочкова кружку. — Подшивалов опять получил свою сотню писем и вот попросил помочь.

Ворон с удовольствием выпил, крякнул и потянулся к столику, на котором стояли открытые консервные банки. Закусив, он снова склонился над планшетом, чему-то улыбаясь.

— Получается? — спросил Подшивалов.

— Получится, — уверенно ответил Ворон. — Можешь от нее больше писем не ждать. Мне писать будет.

Подшивалов склонился над листком, прочитал про себя письмо и с завистью сказал:

— Чистый Тургенев… Открыл бы курсы, что ли, как надо девушкам писать.

Сибирцев невольно подумал о том, как странно, что офицеры способны балагурить в такое серьезное, ответственное время. И тут же вспомнил, что и сам в последние минуты перед атакой старался отвлечься от мыслей о будущем. Ну что же, это и к лучшему! Значит, для боя все подготовлено…

Ординарец широко распахнул дверь землянки и сказал высоким голосом, почти фальцетом:

— Разрешите доложить, зеленая ракета строго на запад…

И по тому, как зазвенел его голос, как торжественно прозвучали его слова, почувствовалось, что для этого худенького мальчишки с исковырянным оспинами лицом наступила самая великая минута в жизни. И эта торжественность, сознание важности и неповторимости наступающего мгновенно преобразили всех.

Серебров поднялся и вытащил из кармана часы, словно для того, чтобы отметить, насколько точно началось наступление. Ворон тщательно свернул незаконченное письмо и положил в планшет. Подшивалов застегивал под подбородком шлем, надвинув его так, чтобы скрыть ожоги на лице. Яблочков вышел первым.

Командирский танк подошел к землянке. Яблочков широким жестом указал Сибирцеву на башенный люк, как будто приглашал его прокатиться в такси по Петровскому парку.

— Прошу, — сказал он. — Стрелять-то умеете?

Башенный стрелок, на место которого должен был сесть Сибирцев, стоял рядом с машиной и смотрел на Яблочкова такими печальными глазами, что Сибирцеву стало жаль его.

— Не горюй, Сашок, ты пойдешь на триста пятой, — сказал Яблочков.

— А почему вы не со мной, товарищ майор? — спросил у Сибирцева Подшивалов.

— Ладно, ладно, — закричал Яблочков, — с тобой Серебров идет. Все трофеи у меня отнять хочешь…

И вдруг замолчал, прислушиваясь к внезапной тишине.

Было слышно все. Слышны слова, треск сучьев под траками гусениц, рокот моторов. И вдалеке послышалось рассыпающееся дробью длинное «ура». Это было короткое мгновение передышки, когда в дело вошла пехота, когда артиллеристы меняли прицелы, готовясь перенести огонь в глубину немецких позиций. И короткая эта пауза была наполнена такой торжественностью, что все замолчали. И затем, так же внезапно, огонь возобновился, грохот потряс воздух, и люди бросились к машинам, ожидая второй ракеты.

Она всполыхнула там же, на западе, оставляя тонкий длинный след в небе. Сибирцев занял свое место в танке. Машина тронулась. Все посторонние звуки сразу стали неслышны, остались только писк и царапанье в мембранах ларингофона, смешанные голоса своих и гитлеровцев, бушующие в эфире, словно и там шла война.

На выходе из леса Сибирцев увидел уже оставленные пехотой траншеи и двух солдат, которые сигналили фонариками танкам. Один из солдат вскарабкался на броню машины рядом с молчаливыми автоматчиками, что висели на крыльях и на задней площадке. Солдат указывал знаками Яблочкову проход в минных полях, проделанный сегодня ночью.

Возле первых немецких траншей сапер спрыгнул с машины, так и не расслышав слов благодарности, которые крикнул Сибирцев. Дальше мин не было. Среди хаоса разрушенных бетонных стен и взрыхленной земли еще продолжались схватки с уцелевшими немцами, но основная часть наступающих уже прорвалась за мелководную речку, ушла по полям мызы Гроссгарбе и скрылась в лесу, защищавшем подступы ко второй линии немецких траншей.

Яблочков не утерпел, чтобы не ввязаться в этот бой. Он повел машину на уцелевший дот с броневой крышкой, поднимавшейся куполом, и закрыл лобовой броней амбразуру. Пятеро пехотинцев, оказавшиеся перед этим дотом, крича что-то танкистам, подтащили к стенке дота ящик с толом и подожгли короткий шнур. Яблочков отвел машину назад, Тотчас же раздался взрыв, от которого крышка дота свернулась набок, словно шапка подгулявшего парня. Пехотинцы нырнули в дымящееся пекло и через минуту показались опять, размахивая автоматами, словно желая счастливого пути танку.

Сибирцев увидел первых фашистов. Они брели на восток, бросив оружие. Никто не сопровождал их. Одного все время трясло мелкой и противной дрожью, второй брел, подняв руки вверх, и орал одно и то же слово: «Лайзе! Лайзе! Лайзе!» — и было непонятно, кому он приказывает быть тихим — себе или страшному грому войны.

Яблочков спросил возбужденным голосом, куда направляться дальше. Сибирцев указал дорогу на Гроссгарбе. На мызе горели какие-то строения, освещая путь танкам.

Постепенно начинало светать, но от пожаров этот робкий рассвет как бы отступал на восток. Впереди была видна огромная насыпь железной дороги, светившаяся полосой огня. За насыпью укрепились немцы и теперь вели непрерывный огонь по наступающим. Вот уже и по броне танков защелкали пули, кто-то из автоматчиков тяжело вскрикнул и сполз.

Сибирцев все еще не хотел закрывать крышку люка, разглядывая поле боя. Он видел, как дорога от мызы повернула на север, к морю. Разложив на коленях карту, Сибирцев сообразил, что за насыпью дорога сворачивала к берегу озера. С одной стороны был большой участок леса, а дальше шлюз в верховьях мелководной речушки.

Сибирцев окликнул Яблочкова:

— Надо прорваться к шлюзам, чтобы немцы не взорвали их.

— Вот и видно, что вы не танкист, товарищ майор, — с осуждением сказал Яблочков. — Мне и без карты понятно, что немцы натыкали там не меньше пятка противотанковых батарей. Прижмут они нас к озеру, и вспыхнем мы, как неопалимая купина…