Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре»

— Сегодня, говорит, чтобы заявление у него было…

— Почему же не пишешь?

— Да рано мне еще, наверное…

— Рано?! — удивился Виктор. — Кому же тогда не рано?

— Мне только двадцать. Успею… Еще шесть лет в комсомоле можно.

— Ну и что же что можно? Необязательно! Мне тоже двадцать. Я и на бюро говорил, что тебе пора.

Королев был членом комсомольского бюро полка.

— Зря… — только и сказал, а сам подумал: «Так это друг подвел под монастырь…»

— Почему зря?!

Я задумался, помолчал, махнул рукой и сказал:

— А теперь все равно придется… Пойдем, расскажу…

— Что придется-то? — спросил Виктор, выходя следом за мной из землянки. — Ты будто недоволен, что тебя принимают?!

— Будешь доволен! Не примут ведь все равно.

— Ты объясни толком, в чем дело.

— Отец у меня в Первую мировую командовал взводом пешей разведки. Судя по записи в солдатской книжке, «совершал чудеса храбрости», заслужил полный бант Георгиевских крестов и ордена Анны и Владимира с мечами, дослужился до чина штабс-капитана, командовал батальоном. В гражданскую командовал сначала полком, а потом под Царицыном дивизией командовал, против Польши — до Варшавы почти дошел. У него тогда комиссаром Лепсе был. Слышал такого?

— Слышал…

— Потом Кронштадтский мятеж подавлял, за Махно гонялся… А в тридцать седьмом, когда начались аресты военных, его взяли… Кому он нужен был? Персональный пенсионер, девяносто процентов трудоспособности потерял — четырнадцать раз раненый был. Да и где он вредить мог? В нашем Ананьеве? Пятнадцать километров от железной дороги… Мать осталась одна с пятью детьми… Она по совету одного энкавэдэшника продала дом и уехала на родину в Кировскую область. Там особо репрессий не было.

— А в комсомол как вступал?

— В Аркуле вступал, в школе. Там жил у дяди после ареста отца. Там просто было. Все знали, что отец арестован. Не я один такой был. Приняли без всяких. В Уржуме потом, на родине Кирова, в райкоме долго совещались, но приняли.

— Почему же, думаешь, теперь-то не примут? Ты ж воюешь, доказал, что предан Родине.

— Это ж партия!.. Сбил бы еще несколько штук, может, по-другому бы посмотрели. А второй раз и заявления не примут… Пойти к Ульянову и рассказать все?

— Успеешь на партбюро рассказать… Послушай, а как же ты в авиацию попал, таких же не брали. Да и в институт тоже…

— Я тогда сказал, что отец умер. Он ведь действительно умер в феврале 40-го, только в тюрьме.

— Так ты и сейчас так скажи: отец умер в 1940-м, мать живет на родине в Кировской области. Так никого обманывать ты не будешь, а то откажешься подавать заявление, начнут копаться, что да как. Докопаются, что отец репрессированный, и вообще из полка и авиации вылетишь. Ты ж знаешь — «Смерш» пронюхает и скажет: «Что ему стоит перелететь к немцам». Тебя выкинут, подсунут мне Чугунова. То-то радость мне будет! Так что давай садись — будем писать автобиографию.

— Ну вот! Все будет в порядке, — еще раз прочел заявление и автобиографию Виктор. — А то ишь ты, не хочет вступать в партию Ленина — Сталина. За такое загонят куда Макар телят не гонял.

Виктор отнес эти два листка, и через несколько дней состоялось заседание партбюро полкана котором задали лишь вопросы о количестве боевых вылетов и сбитых самолетах и приняли в кандидаты в партию.

Морозным январским днем Архипенко повел четверку — он, Цыган, Королев и я — на новый аэродром.

Бетонка, покрытая слоем снега, все же выделялась на ровном белом фоне. Кажется, совсем недавно с нее поднимались «Мессеры» во время налета «пешек» на Кировоградский железнодорожный узел и на мост через Ингул. А сейчас сюда садятся краснозвездные «ястребки»: наши войска заняли аэродром и продвинулись дальше на запад.

Я выпустил шасси, посадочные щитки, уточнил расчет и внимательно осмотрел летное поле. Мне впервые приходилось садиться на аэродром, с которого еще недавно летали фашисты. Кое-где по краям летного поля стоят немецкие самолеты и в створе полосы «рама» — «ФВ-189». Наверное, неисправные, не смогли, улететь. Думать об этом некогда: «Будет еще время все на месте осмотреть».

Высота… Пора выравнивать… Так…. Самолет мягко коснулся бетонки и быстро, без толчков и ударов, какие обычно бывают на полевых площадках, покатился вперед. «Летать с такой полосы — одно удовольствие». Подрулил к стоявшим с выключенными моторами самолетам Архипенко, Бургонова, Королева. Сзади рулили севшие позже Лусто и Трутнев. Кроме них, здесь еще никто не садился: это была первая группа, перелетавшая на новый аэродром.

Я выключил мотор, вылез из кабины и пошел к самолету Архипенко — там собирались все прилетевшие. У «ястребков» уже возились механики из передовой команды, приехавшие на машинах всего полчаса назад.

Летчики закурили и посматривали по сторонам. Куда идти? Где КП полка? Где будет их землянка? Есть она или немцы не приготовили, рыть придется? Механики ничего не знали: прямо с машины их отправили на стоянку встречать самолеты.

— Пойдем пока, посмотрим «худого», — предложил я Виктору, показывая на стоящий рядом «Ме-109».

Фашистский истребитель был без мотора, не хватало одной ноги шасси. Он как бы оперся правой плоскостью о землю и имел жалкий вид. Но теперь его можно было «пощупать», осмотреть со всех сторон, залезть в кабину, чтобы проверить условия, в которых летают немецкие летчики, сравнить возможности обзора на наших «ястребках» и у фашистов. Поэтому Виктор сразу согласился с моим предложением.

— Подождите, — остановил нас Архипенко. — Нам, здеся, первую готовность занимать нужно.

Так было запланировано еще перед перелетом.

— Какая там готовность? Самолеты-то не заправлены еще… — начал было Королев и тут же осекся: к стоянке подъезжал бензозаправщик. — Быстро они обернулись, — закончил он, подразумевая работников батальона аэродромного обслуживания.

Штаб полка тоже не дремал. К Архипенко подошел посыльный и доложил:

— Товарищ капитан, вашей эскадрилье приказано в полном составе занять готовность номер один. Сигналы на вылет старые.

Эскадрилья. Это звучало внушительно. А в ней осталось только шесть «ястребков». Послали летчиков за новыми самолетами, Ипполитов тоже уехал, но когда они еще будут…

— Знаю… Заправят машины, и сядем.

— Сказали, как пара будет готова, пусть садятся.

— Ладно.

И вот летчики снова сидят в кабинах, готовые к немедленному вылету. Недолго пришлось ожидать его. Не прошло и получаса с момента посадки на этом аэродроме, а у командного пункта одна за другой взвились в воздух три зеленые ракеты — вылет всей эскадрилье.

Последняя ракета еще догорала в воздухе, а «ястребки» прямо с мест стоянок уже начали разбег для взлета.