Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре»

— Дрыхните? Пожрать есть чего-нибудь? Никто не отозвался. Только похрапывание зазвучало несколько громче. «Не хотят говорить. Почему?»

— Ладно, спите, сам найду…

Я подошел к лавке бати. У того всегда что-нибудь было в загашнике. Самого бати нет, постель пустая. Но запасы должны быть! Нагнулся, пошарил в густой темноте под лавкой, нащупал мешок и потащил его. За мешком тяжело покатился баллончик из-под кислорода. «Полный?! И не выпили?!» На всякий случай тронул и канистру: если уж начались чудеса, то они должны продолжаться. Тоже полная!..

«Ну что ж, они, наверное, выпили, и мне не грех!» Баллончик положил на стол, канистру поставил рядом, достал из мешка полбуханки хлеба, сало («И где это батя все достает?!»), луковицу, или цыбулю, как здесь говорили, выплеснул прямо на пол воду из стакана, налил самогона. Сел, выпил, стал закусывать. Самогон пить больше не хотелось, и я выпил два или три стакана вина. По нарам прокатился шорох. Сбоку скрипнула кровать. Из-под одеяла выглянула и сразу же скрылась голова Миши Лусто. «Чего это Пупок там спит?! А, Витька, наверное, не вернулся еще…»

— Это кто здесь полуночничает? — строго спросил замкомэска, пытаясь разглядеть в слабом свете «катюши» сидевшего за столом.

— Я!

— Кто это «я»!

— Женя.

— Какой такой Женя?

— Вот гады! Два дня не был, уже списали.да?! И уже во весь голос заорал на всю комнату:

— Да вы что, суки, спятили все здесь? Своих не узнаете?!

Летчики откидывали одеяла, бросали взгляд на стол и как по команде все вскочили.

— А, Женька, черт!

— Явился?!

— Сам пьешь, а нас не зовешь?!

— Давай уж вместе отметим твое возвращение с того света!

— Дай пощупать тебя, друг…

— Ну, погодите же вы, — взмолился я. — Больно же… рука…

— Погодите ребята. Отпустите его! — вмешался Лусто. — Что, ранение серьезное?

— Да нет, пустяки, слегка поцарапало… А вы тут как? Виктор вернулся?

— Нет, Жень, до сих пор не нашли, — ответил за всех Николай Глотов.

В комнате на несколько секунд воцарилась тишина. Я нарушил ее.

— Откройте окна. Душно. Как вы спите в такой жаре?

— Приказ Фигичева, ничего не поделаешь, — сказал Лусто. — Здесь у нас событий навалом, пока ты отсутствовал. Ну об этом потом. Расскажи-ка о себе, как жив остался. Ведь все мы видели, что ты врезался в землю… Туда выехали несколько человек из штаба дивизии, похоронку уже успели на тебя отправить.

— Хотите знать, как я выжил? Слушайте…

Я подробно, во всех деталях рассказал о своем последнем боевом вылете, о том, как дрался сначала с парой «Мессеров», потом с шестью «Фоккерами», как был сбит и спасен артиллеристами, и, наконец, о долгом и трудном пути в полк.

Когда я упомянул о молчавшем передатчике, Лусто внезапно меня перебил:

— Об этом надо рассказать тебе особо. Мы-то с Федором не знали, что на твоей машине неладное с передатчиком, хотя потом начали догадываться. Приезжали Утин с Гореглядом и устроили нам разнос. Обвинили Федора в том, что он пустил бой на самотек, что ты самовольно покинул строй, бросив ведущего. Но сегодня с повинной явился наш радист сержант Широких. Оказывается, накануне вечером перед вылетом он все машины проверил, кроме твоей.

В предпоследнем вылете ты же «Пе-2» на разведку сопровождал. Передатчик у тебя был настроен на его волну. Он подошел к твоему самолету, а тот облеплен механиками. Волков ему сказал, мол, посиди минут десять, пока мы закончим. Он сел, а тут из соседней эскадрильи механик: «Пойдем в деревню, там самогон отменный». Ну он и пошел, решив, что утром перенастроит, а утром проспал с похмелья. Вот так. Теперь сидит на гауптвахте. Фигичев приказал дознание провести и передать дело в трибунал.

— Ну, пожалуй, с трибуналом это зря. Специалист-то он хороший. Да и зачем нам терять людей. Пусть на губе посидит и подумает. Как вы-то?

— Работы хватало. Сбили девятнадцать, потеряли двух вместе с тобой, ну а поскольку ты вернулся, значит, одного. Так что, кроме Королева, потерь в эскадрилье нет, а вот ЧП вчера было в полку…

— В чем дело?

— Представляешь, в лесу возле аэродрома, прямо напротив стоянки нашей эскадрильи, сконцентрировалась большая группа немцев. Видимо, хотели прорваться через линию фронта и наткнулись на аэродром. Судя по рассказам пленных, они собирались напасть на охрану и уничтожить самолеты, но их обнаружили. И знаешь кто?

— Кто?

— Наша оружейница Бурмакова.

— Что? Галка? Каким образом?

— Ночью куда-то ходила и напоролась на их охранение. Они начали стрелять. Тут же наши подняли всех, кто был с оружием, и к утру немцев в основном перебили, хорошо еще пехотинцы помогли. Галю нашли…

— Что с ней? — перебил я. — Жива?

— Пока да. Но врачи очень сомневаются… Две пули в грудь навылет и одна в ногу. Лежит в санбате, бредит, никого не узнает. Знаешь, Женя, она в бреду не раз твою фамилию называла…

Утром я поднялся вместе со всеми, Лусто, успевший куда-то сбегать, сказал:

— Спи. Архипенко сказал, чтобы тебя не беспокоили, отдыхай. Он и сам не пришел, чтобы не разбудить.

— Какой там отдыхай.. Надо доложить Фигичеву, что прибыл, повидаться с ребятами, Волковым…

— Фигичев уже знает о твоем возвращении, ребята тоже. В полку праздник.

— Ну вот, сам говоришь, праздник, а я — спи, отдыхай… Нет, я пойду…

Придя на стоянку, я не застал летчиков. Эскадрилья только что вылетела на боевое задание, но вокруг царило оживление. Первым подбежал Волков.

— Здравствуйте, товарищ командир, с возвращением вас!

— Здорово, Коля! Опять без машины остались…

— Ерунда. Главное, сами живы, а машина будет. Сегодня, говорят, будут к нам перегонять самолеты из соседней дивизии. Они получают новые, а нам свои отдают. Командир, вы о Гале слышали?

— Слышал, Коля. Жаль ее, хорошая дивчина…

— А она столько здесь перестрадала, когда услышала, что вы погибли. Ведь она любит вас, товарищ лейтенант.

— Откуда ты взял, старшина?

— Видно. Как она этого ни скрывала, а я заметил…

— Ну это ты брось! Какая может быть любовь? Война же идет…

Вокруг собрались все свободные механики и летчики соседних эскадрилий. Я поспешил сменить тему разговора, но решил все же зайти в санбат справиться о самочувствии Бурмаковой.

Весь день я не мог найти свободной минуты. Принимал поздравления, отвечал на вопросы, десяток раз рассказывал о событиях прошедших дней. Но, пожалуй, больше всего времени было потеряно на споры с командиром эскадрильи.

Едва прилетел Архипенко, я пошел на КП и стал проситься на задание. Но тот был неумолим.

— Нет, Жень. Сегодня, здеся, отдохни. Потом посмотрим. — Архипенко никогда не брал на задание только что пришедшего домой летчика, всегда давал ему денек отдохнуть.

— Что, летать хочешь? — спросил Фигичев.