Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Проводил? — ехидно провизжал Федор. — Вот и встретились, в душу твою!..

Роман понимал, что убежать нельзя. Прежде всего, струсив, он потерял бы уважение у фронтовиков, да и у других парней. Тогда не то, что рябой, а все, кому не лень, травили бы его, как щенка. Ни одна путняя девка не пойдет с ним.

Да и куда убежать, когда у Федора наверняка с собой револьвер? Трахнут в спину — и концы в воду! Ночь все покроет.

Осталось одно — принять бой. И не ждать, когда ударят, а бить самому, сшибить с ног, оглушить. Только так мог спастись Роман. На помощь со стороны рассчитывать нечего.

— Зар-раза! — подходя к Завгороднему, сквозь зубы процедил Федор.

Все это продолжалось одну или две секунды. Роман стремительно шагнул навстречу рябому и коротко снизу ударил его в подбородок. Голова Федора резко откинулась назад, и он, неуклюже взмахнув руками, упал.

Роман бросился к другому, но в это время кто-то третий стукнул его по голове тяжелым и острым.

Подкосились ноги. Роман вскрикнул и свалился на холодный песок.

Захар Бобров не получал богатого наследства, не находил клади, не ожидал со шкворнем на полуночной дороге проезжего купца. Не добрый дядюшка выводил его в люди — сам вышел. И если уж кому сказать спасибо, так только рукам мозолистым да цепкому, изворотливому уму. Без них быть бы Захару голодранцем, мыкать до скончания века нужду. Скоро привыкает к людям нужда, а коли привыкнет, не столкнешь ее со двора, не рассеешь по ветру.

Когда Захар женился, отец при разделе дал ему телку да старую посаженную на ноги кобылу. От тестя получил двух овечек. С тем и начинал хозяйствовать. Туго пришлось. Под седелку последний зипун подкладывал. Как дите родное, скотину выхаживал. Знал, что от кобылы жеребенок будет, а овцы объягнятся. И жил одной этой надеждой, часом с квасом, порою с водою.

Перед каждым встречным шапку ломал. Даже Демке-придурку и тому кланялся. Одного боялся: как бы не разорили, не пустили с сумой. Это ведь сплошь и рядом. Только станет мужик на ноги подыматься, его и прихлопнут. Не мытьем, так катаньем доймут, потому как каждому хочется быть первым человеком.

А Захарку не обидели. Рассуждали, что далеко кулику до Петрова дня. Дескать, пусть горемычный хлеба-соли вдоволь отведает. А того не знали, что Захарка далеко метит, что ему много всего надо. Жеребенок конем стал, в пристяжку пошел. Хороший меринок удался, а главное — ко двору.

Так бочком-бочком и вылез Захарка из нужды. Чем справнее становился, тем ниже кланялся, пока силу свою не учуял.

Проморгали мужики-благодетели, опростоволосились. Теперь возьми, выкуси! Потесниться придется: Захару Федосеевичу большой размах нужен! Перечить станешь — самому себе врагом будешь. А как же? На том и свет стоит.

У Захара Боброва хозяйство крепкое. Дом пятистенный посреди села, кони, что ястребы степные, счету нет разной живности. А паровая, вальцевая мельница! Сбился, построил ее и высоко поднялся. Отмахали подрезанными крыльями ветряки на выгоне. Нету подвозу. Не всяк рад простому размолу. Вези к Захару Федосеевичу — в обиде не будешь.

Разбогател Захар, а душа ожесточилась: лютой стала. Нет в ней больше жалости. Одна месть бушует за прошлое, за Захарку, которого только бог и признавал за человека. А ты теперь подходи с почтением да поклоном. И то еще Захар Федосеевич подумает, как с тобой обойтись. Вот оно что!

Мельница Боброва — у самой кромки бора. Дорога к ней — песок по колена. И днем подвоз, и ночью. Со всей волости мужики на поклон съезжаются.

«Вот и Захарка вам пригодился», — думал он, разглядывая столпившиеся у весов подводы. Было завозно. Дела шли хорошо. В июне мельница не простаивала. А то ли будет, когда народ отстрадует! Захочется, небось, калачей из нового хлеба отведать.

Захар Федосеевич, как всегда, в синей полинялой рубашке, перехваченной ниже живота сыромятным ремешком, в броднях, сидел на отдававших смолистым душком плахах. Еще неделю назад эти плахи привезли с кордона для ремонта отсеков и до сих пор ничего не сделали, лодыри. Каждый только насчет своего достатка соображение имеет, а хозяйское — пропади оно пропадом. Ведь покоробит же на солнце плахи. Хоть бы прибрали куда.

— Иродово семя! — проворчал Бобров, скручивая цепкими пожухлыми пальцами папироску. На его вздернутом, сплющенном на конце носу выступили капельки пота.

Где-то невдалеке, покрывая людское многоголосье, закуковала кукушка. Мудрая лесная птица считала чьи-то года. Захару Федосеевичу ворожить нет нужды. Больше шести десятков все равно не протянет. До сорока пяти еще так-сяк держался, а теперь сдал. Морщины синими рубцами залегли на лбу. Из-под дряблой кожи остро выпирают скулы. И того хуже — ослаб взгляд.

Снова тяжелым камнем легло на душу беспокойство. Доживает жизнь свою Захар, богатства достиг, да еще какого! Только вот мало радости от этого, когда знаешь, что нажитое прахом пойдет. Все есть у Боброва, а наследника нет. Еще молодухой скинула Дарья на покосе — и как отрезало.

На брата Фому и племянника Ваньку надежда, как на лед вешний. Промотают добро. Сколько им ни отсуди — все промотают. Да еще тебя же на все лады костить будут, могилки не подправят. Уж лучше чужим отдать или пустить деньги на храм божий.

Вот если бы изничтожить хозяйство сразу, чтоб никому не досталось. А? Оставить сколько-нито денег, чтоб Дарья век дожила, а остальное порешить. Помер, мол, Захар Федосеевич, и всему — аминь!

Отдуваясь паром, мерно постукивала машина. И Захару казалось, будто это сердце его бьется в груди, осыпанной удушливой мучной пылью.

Со стороны бора подъехала подвода, груженная увесистыми кулями. Пара добрых коней еле-еле тащила воз. Краснощекий, распалившийся от жары мужик выругал матерно тяжелую дорогу и, завидев Захара, направился к нему. Поздоровались.

— Записочку я тебе, Федосеич, привез, — проговорил мужик, доставая из кармана клочок серой оберточной бумаги.

— Какую такую записочку?

— Кабы знал… Не учен я грамоте. Вот возьми, Федосеич.

Захар внимательно рассмотрел бумагу, разгладил рукой на колене, снова сложил.

— Кто ж тебе дал ее? — поинтересовался он.

— Парень встречь попался под Сосновкой. Говорит, я Федосеичу знакомый.

— Ладно. Спасибо, что привез. Скажи весовщику: пусть без очереди от тебя примет. Без очереди. А ежели кто заерепенится — мне передашь.

— Благодарствую. Это мне большое способствие, как подрядился я съездить во Вспольск, до сенокоса обернуться.

— Иди! — Тучи на душе у Захара понемногу рассеивались. Услуга, оказанная мужику, наполнила сердце мельника гордостью. Не пожелай Захар Бобров — и томиться бы здесь помольщику сутки. А справному хозяину летнее время в копеечку влетает. Это уж известно.