Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

У Гузыревых ворот Ванька круто развернул коня и погнал обратно.

Роман тронул рукой калитку. Она открылась без скрипа. Постучался в окно.

Дед, выскочивший на крыльцо, молча схватил за рукав полушубка и увлек за собой. Перешагнув порог избы, Роман увидел его веселые, с лукавинкой глаза. Гузырь смешно подпрыгивал, стараясь снять шапку с Романа.

— Раздевайся, забубенная голова! Гостем будешь, якорь тебя!

— Да я…

— Эх, Романка, — перебил Гузырь. — Жизня, она поворот имеет. Будем говорить, ты ее эдак пристраиваешь, а она в сторону. Значится, норов у нее такой. А Андрюшку Кошелева ты по-сурьезному. Так разделал, любо-дорого!

— Кто тебе сказал, дедка? — подивился Роман.

— Сорока на хвосте принесла, якорь ее! — ухмыльнулся дед. — Которые на кустарей грешат, однако я поимел другое смыслие. И ждал тебя. Постелю за печкой пристроил, чтоб обитаться было способственней.

— Спасибо, дедка! Больше мне некуда идти.

— Да нешто я не чувственный, а? Как есть, все понимаю, Романка.

Из-за печки, опираясь на ухват, вышла Лопатенчиха, Затрясла головой, приветствуя гостя, прокашлялась.

— Вечерять, сынок, садись, — пригласила она и тяжело задышала, собрав в гармошку синие губы.

— Промазал я, Романка. Лишнюю, значится, чарку подсунул тогда бабке. Туго приходит в нормальность. А ты взаправду навались на карасишек. Надысь ведро споймал энтой живности, якорь ее!

Роман сытно поужинал. Затем залез за печку и, согревшись, быстро уснул.

У Гузыря нечего было бояться ареста. К нему никто не ходил, опасаясь бабки. И Роман здесь чувствовал себя спокойно. Целыми днями он плел с дедом морды и корзинки. Ждал кустарей. Но они после налета на волостную тюрьму совсем потерялись. Кстати, о налете ходили по Покровскому самые противоречивые слухи. Гузырь, например, слышал от галчихинского мужика, что Петруха появлялся там с несметной силой. Другие же утверждали, что это проделал один Мефодьев. Говорили также, что кустарей вскорости где-то поймали и уже отправили под конвоем во Вспольск.

Роман ничего не знал толком и об Якове. Удалось ли ему скрыться, освободившись от тюрьмы? Может, уж и в живых нет.

— Ты, дедка, сходи к нам. Передай Любе поклон, — попросил Роман Гузыря. — Пусть прибежит проведать, что ли, новости расскажет.

— Сделаю, Романка! В лучшем виде зазнобушку твою представлю, любо-дорого! — задорно ответил Гузырь и в тот же вечер побывал у Завгородних.

Любка пришла около полуночи. Роман без света ждал ее, сидя у окна. Он услышал легкие Любкины шаги. Прогремел в сенях половицами. Отодвинув засов двери, рванулся к жене:

— Люба! — и поцеловал ее в холодную щеку. Она заплакала. Когда Роман снова коснулся губами ее лица, оно было влажным от слез.

— Не надо, Люба…

Тихо, чтоб не разбудить стариков, они вошли в избу. И Любка, которую с детства пугали Лопатенчихой, которая привыкла видеть в бабке ведьму, не ощутила сейчас и тени страха.

— Вот тут и живу, — шепотом сказал Роман. — С того дня…

— И не подал весточки раньше, — упрекнула Любка. — Мы уже не знали, что и думать. Мама вся извелась.

— Ну, как вы с нею? Ладите?

— Хорошая она! Совсем другою стала. Не дает мне лишнего шагу сделать. Все сама. А по вечерам садимся друг против друга и ждем тебя. Тятя уже выспится, а мы все сидим. И о тебе говорим, какой ты маленький был, да как на войну уходил…

— Видишь, Люба, как у нас получается. Только поженились, и я в бега ударился. Ты, поди, и не рада, что вышла за такого непутевого.

— Что ты, Рома! Я слышала от баб, что скоро Ленин в Сибирь войско пришлет, и тогда все переменится. Дождемся как-нибудь.

— Яша-то где?

— С кустарями. Они его из тюрьмы вызволили. Той ночью он домой заходил. Варвара сказывала, что о тебе спрашивал.

— Вот и я хочу к Петрухе.

— Они теперь не боятся Марышкина. Одного тюремщика убили, а остальных повязали да в каталажку закрыли.

— Если Яша заглянет домой, скажи ему про меня.

— Ладно, скажу. Милиция совсем сбесилась. Четвертый день подряд у нас обыски. Днем лютуют, а на ночь в Галчиху убираются, — рассказывала Любка. — И не один ты прячешься. Гаврила-кузнец убежал из дому, с Борисовки трое скрылись. Мама почернела вся от заботы. А теперь узнала, что жив-здоров, хоть спокойно уснет.

Попрощались на крыльце. Отпуская Любку, Роман спросил:

— Ты где шла сюда?

— По огородам.

— А возвращайся по переулку.

Она вопросительно взглянула на Романа.

— Так надо, Люба. Мог кто-нибудь заприметить. Понимаешь?

Возбужденная встречей с мужем, Любка, словно на крыльях, летела домой. Наедине со своей радостью, она не заметила, как у дома Захара Боброва спешился всадник. И когда Любка шмыгнула к себе во двор и забитая сугробами улица снова стала пустынной, всадник осторожно постучался в окно.

— Кто тута? — не открывая калитки, спросил Захар.

— Записку привез. Свезешь в Галчиху. Только сейчас же. Коня загони, а доставь. Понял? — зашептал приезжий.

Мельник оробел, однако тут же вспомнил строгий наказ Марышкина. Выскочил на улицу и дрожащей рукой взял у незнакомца записку.

— Сейчас же скачи! — повторил тот, прыгая в седло.

Захар Бобров плохо видел по ночам, но все-таки заметил, что у гостя были косые, маленькие глаза.

А на рассвете Марышкин, мобилизовав в волости все силы, обложил избу Семена Волошенко, где ночью совещались с кукуйскими мужиками кустари. Мельник едва не загнал своего жеребца, чтобы угодить властям. И милиция нагрянула в самый раз. Марышкин понял это, заглянув в пригон. Там мирно похрустывали сеном кони. Все они были оседланы. Значит, кустари боялись нападения, и все-таки прозевали.

Начальник милиции радостно потирал руки. Теперь не уйдете от расплаты, товарищи красные! Настороженным волчьим капканом залегли цепи засады с двух сторон.

— Э-э-э… Сейчас мы их немножко побеспокоим! Вот именно!

Марышкину не спалось в последнее время. Налет на тюрьму ошеломил его. Подумать только: горстка людей, преследуемых за государственное преступление, вместо того, чтобы скрываться от заслуженной кары, сама нападает на волостное село и расправляется с милиционерами. Конечно, такое случилось лишь потому, что не было в Галчихе Марышкина. Груздь напился в стельку. От него еще днем несло, как от винной бочки. Марышкин совершил оплошность, оставив село на попечение унтера, который уже не раз доказывал свою тупость. И как только кустари не свернули ему голову! Начальник милиции сам бы сделал это с удовольствием.

Груздь, разумеется, останется в стороне. В худшем случае ему дадут отсидку, что не так уж плохо. Там он будет в полной безопасности. А Марышкина разжалуют, а то и обвинят в содействии налету. Департамент милиции строго взыскивает за подобные промахи. И правильно делает!