Иван Аксенов - Том 2. Теория, критика, поэзия, проза

Давно ли мои чувства разграблены
  (Кажется и твои),
Но не трещины, а царапины
  По нашим сердцам прошли.
А тучи, теплы и быстры,
  Не закрывают звездную рябь,
Комнате, занавес пестрый
  Распустивший, парус – корабль.
В ней вином о красе графина
  Шелестит налетевшая грусть,
И искали слова не слышно,
  Первых разомкнувшихся губ.
Но не слова, не зова, не ласки,
  Не полупризнанья, не лжи
Мы ждали, потому что внятно
  Нам колокольчики всех дорог цвели
И их лиловые, и их кривые,
  Завивающиеся лепестки –
Волны, волны слезной стихии,
  Не нашей: времени любви
Пусть за стеклами, по асфальтовой
  Палубе, жемчужную пыльцу секунд
Осыпает дождь, и каждой
  Каплей новый зеленый лист раздут –
Мы, не плача, из тех же лоций
  Пролетаем туман – тропой,
Мыслью к мысли, локоть с локтем,
  Плечо о плечо, о щеку щекой,
Расцветать при весенних росах,
  Позабыв о нас, о себе,
На взошедших дуговых колесах,
  В горящем из туч серпе.

В дни горячего гама,
В годы горбатых боев,
Челюстей, стиснутых упрямо,
Запрокинутых на отлет голов,
Что звенит мне, что лучится на зорях,
В плещущей обо всех росе,
Чей вздох вобрал все
Криви, все прыжки истории?
И Леды плечем круглясь,
Облаков далекие лебеди,
Кем посланы в тихо вошедшем небе,
Опустить свою тень на нас?
Нет, никто не обманывает, даже
Если б и мог обмануть:
Никогда не расплескивался глаже
Предо мной горизонтов путь,
Никогда беспощадней клича,
Не сходила к нам Дева-Месть,
Никогда воронью добыча
Не умела пышней расцвесть!
Но кровавые крылья, пеной
Уплыли в закат с глаз,
И колокол о старые стены,
Заводит бесконечный рассказ.
Начало ушло за мерю,
За срубы скитских боров,
Только ветер по были мерит,
По прошлому пыли верит
И давним сказкам готов
Прививать новые повести:
Как дороги люди те,
Кто в печи, раскаленной дочиста,
Нежны, как дождь на листе,
Весной распускающейся зелени,
Говорят: цвети цветам 1 ,
Костром не закатной прелести
И звенеть у шпилей стрижам.

В сияньи моего пожара
  Вплоть до утра
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра
О, сердце, нервы и так дале
  Глуша виски
Зачем отсутствуют педали?
  Держись, полки!
Твое окно: окно, конечно,
  А мой призыв
Мне надоел бесчеловечно
  Но не фальшив.
Поток помой в мои объятья
  Ты пролила
Но помни, что, помимо платья
  Ты всем гола,
Что ревности моей Сахара
  Сестра костра!
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра Ра.
Как плачет бедуин, пустынник
  Свой оазис,
Как прибежит газель на финик
  Взойди, явись.
Да будет рай! Но к черту гурий:
  Лишь ты, одна –
Тебе вручаю разум курий,
  Моя луна
И жертвуя любви азарту,
  На тройке пик
Взношу тебя на страсти карту,
  Мой Мозамбик,
А на поверхность небосферы,
  Во слез толпе,
Твои неданные размеры
  Кассиопэ
Что б их молить, сквозь нимбы пара,
  Из под шатра…
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра Ра.
Но поучают кузов полный
  И круглый гриф
Жестокостью, кастильской школы:
  Любовь есть тиф.
По откровенности окошка
  Мне все видать:
И почему упала брошка
  И где кровать.
Ах, кара раны янычара
  Не так быстра!
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра.
Муж уволок свою зевоту
  Он, (с нами Бог)
Он спит, он увидал охоту,
  Он трубит в рог
Зажженный тобой любовник
  Еще свежей,
Тот уронил на подоконник
  Тень от ушей.
Сопровождает серенада
  Его исход.
К тебе шмыгнул, твоя отрада
  Твой новый кот.
Нет! Я не перенес удара:
  Об этот стык
Фонарный, разлетись, гитара –
  Кулдык, кулдык!
Все, кажется, достигли цели
  Мой кроткий друг,
Какие струны подебеле
  И где тут крюк?
Ты, на прощанье, из постели
  Венцу обид
Напомнишь: мы не разглядели
  На чем висит.
Но будет в пеньи самовара
  Звенеть игра:
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра.

Пожаром дрожавший праздник
Еще отгорал в звездах,
Чтоб ночью рост его важный
Раскинутый, не зачах.
Мой сон уходил и плавал
Под резонатор всех, трепетавших днем
Воль и своим, неуемным,
Полночь окропил огнем.
А хрустя, хрусталем созвездий
С башен звеня стекал
Извиняющимся курантом
Колокольный Интернационал.
Я же все, что слезы достойно,
Чем дыханье было полно,
В эти звезды забросил горстью
Устрицу на морское дно:
Та радость и боль не тщетно
Дробилась, взлетя, в тебе,
Небесной пустыней, светлой
Песнь о последней борьбе.

Не забудь меня взять в свою
Улыбку далеких губ,
Не забудь потушить зарю,
Облаками укутать грудь.
Жесткие не к тебе пути
И знаю, что сердце мое,
Полное тобою, не донести
Сквозь болью обгорелое жнивье.
Я умру на нем. И для всех.
И тучами буду рад летать,
Чтоб себя уронить в твой смех
И туманом ночь укрывать.

Что нести вам, курлыкая, журавли,
Над отавами, на памятный юг
От сожженной нашей земли?
Унесите любовь мою.
Гуси-гоголи, из чугунных туч
Гордо, о жемчуговых зобах,
Угоните от вьюг поцелуй,
Что прогорк на тугих губах.
А вы, зигзаги ласточек, синий визг,
Извивающие на Занильский лад,
Увезите, пронзивший эту жизнь,
Сизый, капризный взгляд.
Мокрая осень облетит в окно
Золотыми сердцами лип.
И в снега… И на шесте будет только алеть мое,
Улыбкой скулы улик.

Если в сердце махровом
Загорелась труба,
Если сгорбленным словом
Ворковала гурьба
Дней, угробленных в атом,
Что распятясь угас:
Vanitas vanitatum
Et omnia vanitas! 1
  Не уйти нам посуды
  Под сиденьем небес,
  Как по веснам – простуды,
  Как Сусаннам – повес;
  А кольчугам – булатов,
  А любовникам – глаз:
  Vanitas vanitatum
  Et omnia vanitas!
Можно бегать стихами,
Поцелуем, пером,
Нежностью и цепями,
Целясь и напролом,
Вдоль долин и по скатам:
Даже дальний Дарваз –
Vanitas vanitatum
Et omnia vanitas!
  Только тот исцеляет
  На лодке дыбы лет,
  Кто молитвы обреет
  О беды амулет,
  Кто засветит в щербатом
  Своде, звезд пустоте:
  Vanitas vanitatum
  Liberté! Liberté! 2

Пятьдесят лет. У Скинии Завета
Гремели трубы и Первосвященник
Благославлял собравших лет избыток
На радость и на отдых годовой.
  Нет отдыха поэту!
    Есть избыток:
Он собран жизнью полной стройных песен
О счастье, о тоске, о строгой страсти,
О городе, о мире, о восстанья,
О правой мести, о былых веках,
О будущем великом совершеньи
Но это нам, а новый труд – поэту.
Еще дрожал пальбою этот юрод,
Еще дымились баррикады Пресни,
Еще мычали чьи то поздравленья,
О наступавшем правовом порядке,
Когда Валерий Брюсов крикнул: «Нет!»
  «Нет мне не надо травоядной жвачки,
  Я не войду в парламентский загон,
  Я срам пред ликом будущих веков
  Другим представлю. Дети молний,
  Кующие восстанье! Дети дня
  Искусственного, под крепленьем шахт –
  Разбейте эту жизнь и с ней меня!»
То было восемнадцать лет назад.
Поэт, Вы помните «довольных малым?»
Их небывалый смерчь отбросил в смерть,
Не видно даже пыли их паденья,
А Вы?
Напрасно-ль в шахтах нашей речи
Вы вырубали пламенной киркою
Базальты слов и образов трахиты?
Напрасно ли Вы каждое страданье,
Каждую радость отливали в формы
Закрытые в придавленную жизнь?
Напрасно ли Вы ели хлеб насмешки,
Напрасно ли Вы пили желчь вражды,
Замешенную в уксусе клевет
И впитанную губкой лицемерья?
  Но я скажу:
    Республики труда
Вам отвечают. Многих вод паденье –
Их голос. Эти лампы слабый призрак
Тех глаз, которые хотят увидеть
Сегодня Ваше торжество и праздник
Неуклонимой, бешеной работы.
И голос мой теряется среди
Приветствий, кем взволнованный далеко,
Воздух Страны Всемирного Восстанья
Сегодня полон.
      Это Вам награда
Желанной Вечности, которой Вам не надо.