Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

Алеуты, по словам Банкрофта, рассказывают, что мать их племени была сука, Магах. Однажды к ней явился с севера некий старец, по имени Иракдадах; результатом этого посещения было рождение на свет двух существ, одного мужского, а другого женского пола, представлявших необыкновенную смесь различных элементов природы, ибо каждое из них было получеловек-полулисица.

По другому варианту, первые люди произошли от каких-то двух существ, видом похожих на человека, но с длинной шерстью на теле — что-то вроде обезьян или медведя. Вот почему является невольное предположение, что культ медведя, распространенный у алеутов, айнов и гиляков, вероятно, заменил здесь культ обезьян.

С алеутской легендой о происхождении человека сродни легенда квичесов, думающих, что человеческий род произошел от пещерной женщины и собаки, способной превращаться в красивого юношу, а также легенда дикокаменных киргизов, которые ведут свое происхождение «от красного борзого кобеля и одной царицы с ее сорока прислужницами» (20).

У полинезийцев грехопадению людей соответствует период общего упадка и ослабления богов. При этом обращение главного бога в животное играет такую важную роль, что в этом можно видеть оправдание бессмысленного поклонения животным. На Фиджи рассказывают о боге Денге: когда он однажды смотрелся в чистый ручей, он был поражен своим безобразием. Вследствие того он принял вид змеи. «Если я останусь безобразным человеком, — говорил он себе, — меня все будут презирать; а если я сделаюсь змеей, каждый будет меня бояться и повиноваться мне» (20а).

Даже и о том факте, о котором было говорено выше, что от смешения белого человека с питекантропами родилось вначале много разных уродцев, сохранилось воспоминание у древних греков. Его передает Лукреций Кар в следующем рассказе о первобытных временах: «В усилиях своих земля произвела множество уродов, странных и чудовищных форм: таковы были андрогины, двуполые и ни к одному полу не принадлежащие; таковы безногие, безрукие, лишенные рта, безлицые и слепые существа, также уроды, скрюченные так, что не в состоянии переходить по желанию. Земля создала подобных уродов, но тщетно. Природа пресекла их разрастание, и они не могли достичь цветущего возраста, находить пропитание, соединяться союзом Венеры. Множество пород исчезло, как неспособные дать потомство» (21).

Странно было бы, конечно, если бы человечество сохранило предание о смешении своих предков с какими-то животными, по не имело бы предания о том, что такие животные, как питекантропы, существовали. И действительно, Вайцт говорит, что «о существовании где-то на земле в высшей степени обезьяноподобных людей были рассказы в древности и есть до сих пор. Так в Индии думают, что такие существа живут в Читагонге, а другие — между Пальмо, Чумбулпуром и источниками Нербудда» (22).

На Яве можно услышать рассказы об обезьяне с человечьим лицом, живущей будто бы в восточных лесах. Кто ее поймает, будет счастлив (23).

Вероятно, подобные же древние предания об «обезьяноподобном» или «диком» человеке породили в человечестве глубокую веру в существование где-то на земле «дивьих людей», т. е. каких-то странных, на нас не похожих.

Наконец уже и не в столь глубокой старине, в XVIII столетии, ходило так много рассказов о существовании каких-то особенных диких людей, и так глубока была вера в их полную правдивость, что даже Линней ввел их в свою классификацию человечества под именем Homo ferns — «дикаря, четвероногого, немого, покрытого волосами» (24).

Падение человека в Библии называется «грехом», «грехопадением». Самого факта греха в том виде, как он представляется нам, Библия не называет, может быт, из скромности или из уважения к предкам, чтобы не оскорбить их памяти, а говорит о нем в иносказательной форме. Зато библейское сказание прекрасно передает состояние духа наших предков после их грехопадения. Полное душевное равновесие и спокойствие духа древних людей, когда они были еще чистой расой, и отсутствие в их мысли какого-либо разлада представляется в виде ничем ненарушимой блаженной жизни в земном раю. Им не приходилось искать рая на небе, он был у них тут на земле. Жизнь их была долговечна. Выражаясь же фигурально, они жили до тех пор, пока «вкушали плоды с древа жизни».

Но когда человек пал, что совершилось при посредстве женщины, в его уме сразу наступил разлад, он утратил навсегда свое блаженство и узнал, что добро — это его прежняя жизнь, а зло — жизнь настоящая, полная всяких болезней и разлада душевного и телесного. Выражаясь же фигурально, он «вкусил плод от древа познания добра и зла». В результате своего падения человек прежде всего утратил свое былое спокойствие духа, иными словами лишился земного блаженства, земного рая, который ушел от него на небо, куда человеку, по необходимости, пришлось направлять свою бессмертную душу, отделяющуюся от тела. Затем он потерял долголетие или, что то же, бессмертие. Наконец он внезапно прозрел, потому что понял, что своим несчастием обязан своей страстности и, впервые устыдившись полового чувства, прикрыл наготу, чтобы обуздать свою похоть: «И беста оба нага… и не стыдястаса. И отверзошася очи обема и разумеша, яко нази беша»…

Что касается женщины, то она оказалась виновной тем, что соблазнила мужчину, а потому была за это присуждена к рабскому подчинению ему и к необходимости в болезнях рождать своих детей, чего до тех пор не знала. В Библии это передается так: «Множая умножу печали твоя и воздыхания твоя: в болезнях родиши чада и к мужу твоему обращение твое и той тобою обладати будет» (25).

Далее народное предание, также записанное в Библии, рассказывает о причинах, заставивших человечество расселиться по земному шару. Причинами этими были, по-видимому, несогласия между людьми, доводившие их до братоубийственных войн, как об этом повествует история Каина и Авеля. Здесь особенно интересно известие о том, что человек, бывший сначала одновременно и земледельцем, и скотоводом, позже специализировался и что между представителями этих двух специальностей уже в самой глубокой древности возникли несогласия (вероятно, земельные), доведшие до братоубийства.

Наконец, история построения Вавилонской башни повествует о том, что в начале у всех людей был один и тот же язык, но, по воле Бога, в наказание людям явилось многоязычие, разделившее их. Отсюда же мы узнаем, что люди разошлись по земле из одной местности (26).

В довершении всего, к числу явлений из области этнографии, благоприятных нашей теории, надо отнести культ предков. Герберт Спенсер посвятил этому культу целую главу своих «Основ социологии» и собрал для этого массу этнографического материала. Из его данных следует, что это самый распространенный из всех других культов на земле. Он существует почти у всех народов, начиная от низших дикарей и кончая европейцами. Если немногие из самых низших дикарей, как огнеземельцы, андаманцы и юанги (в Индии), составляют исключение из общего правила, то у них вместе с тем нет и никаких других признаков религии. Если у дикаря замечаются хотя малейшие следы религиозных верований, то эти следы — не что иное, как поклонение предкам. У новокаледонпев одно и то же слово означает и «бога», и «умершего человека». Этот факт, говорит Спенсер, есть тип такого рода фактов, который может быть прослежен повсюду. Все местные божества, которым покланяются народы, происходят из предков, наиболее замечательных людей племени, почитаемых за какой-нибудь поступок или за святую жизнь. Число их постоянно увеличивается, а святость возрастает пропорционально давности их смерти. Местные божества, возникшие из предков, с разрастанием племени обращаются в богов, общих всему племени или всему народу, и потому обыкновенно считаются его родоначальниками. В окончательном выводе Герберт Спенсер ставит поклонение предкам в основание всех остальных форм религиозного поклонения и говорит, что из духа усопшего возникли все сверхъестественные существа (27).