Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

Хотя свидетельства эти, несомненно, легендарны, но нельзя однако отрицать, что в основе их легла истина, а именно факт необычайного долголетия древних людей. Ведь известно, что в Европе и особенно в Англии бывали замечательные случаи долголетия. Петри дает список сорока трех человек, живших свыше ста девятнадцати лет. Самые старшие из них были: Ауден Эвиндсэн, епископ в Ставангере (ум. 1440 г.) — двести десять лет, Томас Карн (немец?) (ум. 1588 г.) — двести семь лет, Петер Тортон в Великобритании (ум. 1724) — сто восемьдесят пять лет и др. (2). Из жизни животных также известны факты долголетия. Например, верблюд доживает до ста лет, слон — до двухсот, кит — до трехсот-четырехсот лет (3).

Если принять во внимание, что наши дилювиальные предки пережили труднейший в мире естественный отбор и что они уцелели для жизни из среды огромного количества их погибших единоплеменников, благодаря богатырскому сложению, то не будет ничего невероятного допустить, что крепкая, идеально сложенная раса, происшедшая от этих людей, была застрахована от большинства болезней, а по тому самому была и долговечна.

Что касается питекантропов, не подвергавшихся такому строгому отбору, то продолжительность их жизни могла быть и короче. Но если даже допустить, что она была такая же, как и у дилювиального человека, то долголетие смешанной расы неизбежно должно было понизиться, потому именно, что она гибридная, а следовательно, неустойчивая.

Но если после смешения белого человека с питекантропами, жизнь человеческая внезапно или в очень короткое время значительно сократилась, то нельзя было этого не заметить. И действительно, в Библии говорится, что человек когда-то был бессмертным и потерял бессмертие за свой первородный грех. В этом известии может быть преувеличение, но нет лжи, так как древнее долголетие в сравнении с наступившей затем короткой жизнью действительно могло казаться бессмертием.

Но это еще не все. У древних смешанной крови черты высшей и низшей рас должны были так же, как и теперь, сочетаться во всевозможных комбинациях.

Из числа этих комбинаций не трудно себе представить и такую, когда люди соединяли в одном лице сильно развитой ум белой расы со слабым телосложением и короткой продолжительностью жизни расы смешанной. В мыслях таких людей должен был наступить неизбежный разлад. В то время как тело разрушалось, вследствие наступавшей старости, мозг оставался еще совершенно здоровым. Самочувствие человека, мозг которого приспособлен к двухсотлетней жизни, в пятьдесят лет был еще совершенно здоровым, свежим и, если можно так выразиться, юным, тогда как тело в то же время уже начинало дряхлеть и разрушаться. Нетрудно понять, что у такого человека должно было явиться невольное сравнение тела с той субстанцией, которая как бы отделяется от него в момент смерти (дух или душа). Сравнение это также невольно привело к мысли, что эти две сущности совершенно различны и только случайно связаны между собою. Дух как бы вложен в тело насильно, заключен в него, как в темницу. Смерть, которая разом прекращает существование и духа, и тела, казалась человеку страшной бессмыслицей, так как его здоровый инстинкт говорил ему о долгой жизни, конца которой не было видно. Чтобы примирить нелогичность смерти при таких условиях, он должен был принять ее не за то, чем она есть на самом деле, т. е. допустить, что душа человека бессмертна и в момент кончины только отделяется от смертного тела. Этот шаг мысли кажется мне самым первым и самым важным в религиозной жизни.

За ним следовал целый ряд предположений, и наступала очередь фантазии, но до этого момента была только логика и действительность. Остановившись на мысли о бессмертии души, человек пытался разрешить целый ряд новых, с нею связанных вопросов: Что такое душа? Куда она идете после смерти? Какова ее будущая судьба? и пр. Для разрешения их, по необходимости, приходилось строить одну гипотезу за другой.

Подобного раздвоения живого существа не могло быть ни у животных, ни у питекантропов, ни даже у белого дилювиального человека, до тех пор, пока он не пал, т. е. не смешался с питекантропом. У нормального, вполне уравновешенного существа чистой расы, каким был наш белый дилювиальный предок палеолитического и начала неолитического века, мозг был в полном соответствии с телом, а потому, старея, он ослабевал вместе с ним в строжайшей постепенности. Для него не могло существовать религиозных вопросов, по крайней мере, в той форме, как она была передана нам древними. И действительно, хотя сила ума этого человека, по всем вероятностям, была очень велика, но в доисторических памятниках Европы первые следы религии в виде исполинских надгробных памятников (менгиров) начинают появляться только в неолитическом веке и именно в то самое время, когда в почве Европы появляются, кроме древних длинноголовых черепов, короткоголовые, т. е. как раз тогда, когда началось смешение белого человека с питекантропом.

Примечания: (1) — БН. 222. (2) — БД, I. 236. (3) — ВУ.

Происхождение того множества языков, которые мы встречаем на земном шаре, с точки зрения нашей теории объясняется следующим образом. Мы говорили уже, что только белый дилювиальный человек достиг той высокой ступени развития, на которой его мысли требовали выражения членораздельной речью. Поэтому все языки должны были произойти от европейского, но только не путем его дальнейшего развития, а наоборот — путем порчи. Когда к белым долихоцефалам стала примешиваться кровь питекантропов, то устройство их мозга, гортани и мускулов рта стало постепенно изменяться. А потому новые смешанные расы, происшедшие от белого человека, должны были изменять язык своих предков в духе тех физиологических недостатков, которые они приобретали. «Дункан Джибб, — говорит И. Тайлор, — доказал, что у таких крайних типов, как негр и европеец, существуют явные различия в строении гортани, которых достаточно для объяснения того, почему негры находят столь трудным издавать некоторые звуки, кажущиеся нам естественными». «В частях голосового органа, — говорит Деникер, — все части подростка подъязычной кости не срощены с нею у семидесяти пяти — девяносто пяти процентов американских индейцев, у двадцати пяти — тридцати пяти процентов европейцев и у тридцати процентов негров» (1). Кроме того, толщина языка не у всех рас одинакова; у негра, например, язык толще, чем у европейца. Для негра почти невозможно произнести английское th, которое он превращает в d, тогда как швейцарец изменяет его в z. Этим свойством языка, уже давно известным, пользовались очень часто для отличия одной национальности от другой. В ночь Сицилийских вечерен заставляли убегающих французов произнести слово ciciri и если с произносилось как s, а не как русское ч, (если они говорили сисири вместо чичири ), то их признавали за французов и убивали.