Владимир Богораз - Собрание сочинений В. Г. Тана. Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели [Старая орфография]

— А на какія деньги? — спрашивалъ я.

Пестрый жилетъ не отвѣчалъ.

— Скажи ты, Грынь! — обратился Капустинскій къ своему сосѣду, небольшому человѣку съ бѣлокурой бородкой и свѣтло-голубыми глазами. Онъ держалъ въ рукахъ пилу, какъ эмблему своего ремесла.

— Какія наши деньги? — сказалъ Грынь. — Помогали одинъ другому, у кого чѣмъ было… Кто шматокъ земли продалъ. Въ Полтавщинѣ каждый кавалокъ земли — сто — двѣсти карбованцевъ, не такъ, какъ здѣсь. У кого хата была, у кого корова, — все деньги.

— Мнѣ вотъ братья помогли, — прибавилъ онъ. — Ты, говорятъ, холостой человѣкъ, испытай тую Америку, какая она для людей. Если понравится тебѣ, напиши; пріѣдемъ и мы…

— Что же вы, написали? — спросилъ я.

— Я еще денегъ не заробивъ! — отозвался Грынь. — Надо долга отдати, а то на слово не повѣрятъ!

Я не вполнѣ понялъ, имѣлъ ли разсказчикъ въ виду братьевъ по крови или по вѣрѣ, но это, по-видимому, были люди недовѣрчивые, которые не хотѣли пускаться на невѣрное предпріятіе.

— Мы тоже другъ-другу помогали! — сказалъ пестрый жилетъ.

Очевидно, тутъ было нѣсколько группъ, пріѣхавшихъ въ разное время.

— А то!.. Въ Писаніи сказано: помогай ближнему до семи разъ и еще семь разъ семь. Кто есть ближній? Перво — своя родина (собственные родные), потомъ — своя вѣра, потомъ — всѣ люди. То мы и помогали поэтому.

— А ни? — возразила портомойница на это своеобразное богословское заявленіе. Она вмѣстѣ съ Христиной послѣдовала за мужчинами. — Надо всякаго миловать ровно. Вотъ съ нами на пароходѣ жиды ѣхали, пять семей. Какія были деньги, все отдали на машину да на билетъ. А потомъ какъ засѣли въ Емигранѣ (она нѣсколько запнулась, но выговорила это слово правильнѣе другихъ), йисти нечего у нихъ. То мы имъ по доляру на день давали отъ своего имѣнія. Только бы не засохли они съ голода. Ой, бѣдненькіе, даже взгадывать худо такую бѣду! Плачутъ, руки цѣлуютъ, въ ноги кланяются. А мы имъ говоримъ: «Не намъ кланяйтесь, а Тому, Кто дае и вамъ, и намъ, на общую долю».

— А гдѣ лучше жизнь? — задалъ я другой стереотипный вопросъ.

— Та щожъ? — отозвался съ другой стороны двора мрачный, очевидно пессимистическій голосъ. — Бѣдному человѣку вездѣ худо, хоть сквозь землю пройди. Да хоть и въ Канадѣ этой, работай, какъ черный волъ, даже рубашка не обсыхаетъ.

— Опять закаркалъ! — съ неудовольствіемъ возразилъ человѣкъ въ пестромъ жилетѣ. Прировнявъ злото до блота… Какая намъ жизнь была, какъ воробью при дорогѣ. Кто схвативъ, тотъ и сдушивъ. А здѣсь наша заработка два доляра на день!

Пестрый жилетъ, очевидно, былъ оптимистомъ и поклонникомъ канадской жизни.

— А земля крѣпкая, какъ глей , — настаивалъ пессимистъ. — Ея и лопата не беретъ. Въ Полтавѣ нѣту такой крѣпкой земли. Работа легче…

— Легче! — съ негодованіемъ передразнилъ оптимистъ. — А курицу выгнать негдѣ. Вотъ она какая легкость. А здѣсь заплати десять доляровъ и бери пятьдесятъ десятинъ, еще съ прибавой.

— А за четвертакъ — лѣсу на постройку и топку! — подхватилъ другой голосъ. — Гдѣ еще есть на свѣтѣ такая благодать?

Вмѣсто земляныхъ работъ мысль ихъ перескочила на земельные надѣлы, и они перебирали условія отвода казенныхъ участковъ, которыя дѣйствительно даютъ каждому способному основать хозяйство 160 акровъ земли и необходимое количество лѣса, со взносомъ десяти долларовъ за участокъ.

— А порядокъ какой! — продолжалъ пестрый жилетъ. — Сомнѣваешься въ чемъ, такъ вонъ полисменъ стоитъ, подойди и спроси. Онъ тебя не ударитъ, не обругаетъ.

— Они даже по-нашему говорить стали! — подхватила портомойница.

— На той недѣлѣ я одного спросила, гдѣ тутъ большой красный домъ? Бѣлье я несла, да адресъ запутала. А онъ отвѣчаетъ по-нашему, по-русски, да такъ чисто: «Передъ домомъ стоишь, тетка, а сама спрашиваешь!»

— Знаютъ англики, — разсудительно сказалъ Грынь, — что русскому некогда учиться. Оттого и сами учатся по-нашему.

Эту полулегенду о томъ, что городовыхъ въ Виннипегѣ обучаютъ русскому языку, я слышалъ не одинъ разъ, и она показываетъ, какъ много довѣрія питаютъ русскіе переселенцы къ правительству своей новой родины.

— А мы не пойдемъ на землю! — отозвался одинъ изъ молодыхъ Капустинскихъ изъ своего угла.

— А лысый съ вами, не ходите! — сказалъ пестрый жилетъ.

— А отчего?

— Ванька говорить, — вмѣшался старый Капустинскій безпристрастнымъ голосомъ, — намъ и въ городѣ хорошо… У насъ вѣдь шесть человѣкъ на работу ходятъ, — прибавилъ онъ уже самъ отъ себя. — Вѣдь это цѣлый капиталъ!

— А на землѣ будешь самъ себѣ хозяинъ! — возразилъ пестрый жилетъ.

— Я и здѣсь буду хозяинъ! — сказалъ Капустинскій. — Вотъ куплю себѣ лотъ (участокъ) земли и построю домъ. Хлѣбъ, мясо здѣсь дешевы. Можно жить да Бога хвалить.

Это было неизбѣжное разслоеніе деревенскихъ и городскихъ элементовъ. Капустинскій, очевидно, уже накопилъ денегъ и выбиралъ для себя болѣе легкую жизнь въ городѣ.

— Въ деревнѣ пыль, жара! — сказалъ Ванька. — А у насъ дома какъ прохладно!..

Я только что прошелъ внутрь дома, чтобы напиться воды. Прохладное жилище Капустинскаго оказалось до такой степени грязно, что можно было только удивляться, какъ люди могутъ жить среди такой обстановки. Вся мебель была изломана. Постель состояла изъ груды тряпья, еще болѣе грязнаго, чѣмъ въ эмигрантскомъ баракѣ. Женщина пеленала ребенка на обѣденномъ столѣ, и пеленки оставили слѣдъ рядомъ съ корками хлѣба и неубранной миской. За послѣдніе два года я совсѣмъ отвыкъ отъ такихъ картинъ и теперь съ содроганіемъ думалъ, что эти люди, живущіе въ такомъ смрадномъ логовищѣ, навѣрное, являются своего рода избранниками среди полтавскихъ крестьянъ и вдобавокъ имѣютъ запасъ денегъ въ банкѣ или въ кубышкѣ.

— А я пойду на село, я пойду! — громко заговорила Ильпинская. — Землю искать пойду! Мои братья фармы побрали. Я къ нимъ пойду, тоже фармисткой (фермершей) стану…

— Какая это земля? — продолжала она, очевидно, по адресу пессимиста, порицавшаго твердость канадской почвы, хотя глаза ея смотрѣли совсѣмъ въ другую сторону. — Глей? Ты знаешь? Это — золотая земля. Брось въ нее что хочешь, хоть картошку вареную, она все родитъ!..

— Братики, — продолжала она, обращая свои слова къ другимъ слушателямъ, — я была тутъ у Галиціанки на фермѣ. Ухъ, грекъ ее бей! Вотъ хозяйство!. Одного маку цѣлый загонъ. Въ полтавщинѣ хлѣба столько не сѣютъ. Рѣдька — по человѣчьей головѣ. Картошку не могли всю выкопать…

Пріемышъ Капустинскаго поднялся мнѣ навстрѣчу съ книжкой въ рукахъ.

— Что такое залогъ? — спросилъ онъ. — Куда его залагаютъ? — Я посмотрѣлъ книжку. Это былъ дешевый русско-англійскій самоучитель, малопонятный даже для болѣе культурнаго читателя. — Еще вотъ видъ , это что, паспортъ? — продолжалъ бѣдный мученикъ грамматики. — А по-англійски какъ?