Елизавета Салиас-де-Турнемир - Сережа Боръ-Раменскiй

Адмиралъ слушалъ молча, брови его сдвинулись, глаза блестѣли, но онъ спокойно сказалъ Петру Семенову:

— Я не разстанусь съ тобой, не отпущу тебя.

— Но я не могу…

— Ты останешься у меня, и ничего подобнаго впередъ не будетъ. Скажи въ артели людямъ, что ихъ никто впредь обижать не будетъ. Ты меня знаешь; повторяю, ничего подобнаго впредь не случится.

Петръ Семеновъ поглядѣлъ на адмирала и сказалъ спокойно:

— Какъ вамъ угодно, ваше превосходительство. Вашего слова для меня и для другихъ совсѣмъ довольно.

— Спасибо, спасибо, благодарю тебя за службу и за довѣріе.

— Я служу вамъ не первый годъ — пора знать вашъ нравъ и обычай.

Петръ Семеновъ поклонился и вышелъ такъ же спокойно, какъ и вошелъ. На лицѣ ого, всегда спокойномъ, никто не могъ бы прочесть ни волненія ни недовольства.

Адмиралъ позвонилъ и приказалъ позвать къ себѣ сына. Сережа румяный и веселый вбѣжалъ въ кабинетъ отца, но лишь только увидѣлъ его, какъ выраженіе лица отцовскаго его смутило. Онъ спросилъ поспѣшно и тревожно:

— Чтò случилось? Чтò съ вами, папа?

— Горько ошибся я въ тебѣ, — сказалъ ему отецъ серіозпо, — Я помышлялъ сдѣлать изъ тебя себѣ помощника и подпору, и жестоко раскаиваюсь, что оказалъ тебѣ довѣріе.

Краска сбѣжала съ лица Сережи; онъ стоялъ передъ отцомъ блѣдный и взволнованный. Сердце его билось.

— Чѣмъ заслужилъ я ваши жестокія слова? проговорилъ онъ, собравшись съ духомъ.

— Своей заносчивостью, своей самонадѣянностью и рѣзкостью. Я думалъ, что ты сумѣешь помочь мнѣ, а ты умѣешь только мнѣ мѣшать, путать дѣла мои, и, скажу съ печалью, нынче мнѣ за тебя было стыдно…

— Но чтò же я сдѣлалъ такое?

— Я посылалъ тебя хозяйничать, когда мнѣ недосугъ. Ты оскорбилъ лучшаго, самаго преданнаго изъ слугъ моихъ, и я слышу, что многіе работники такъ обижены тобою, что рѣшаются уходить. Ты позволилъ себѣ слишкомъ много. Ты грозился расчесть людей безъ моего вѣдома. А Петра Семенова не хотѣлъ выслушать и сказалъ, что хочешь отказать и ему. Правда это?

— Правда, папа, только я нашелъ безпорядки, а Петръ почти при всѣхъ выговаривалъ мнѣ; развѣ хозяину…

— Хозяинъ я, а не ты; ты только мое довѣренное лицо. Твое дѣло посмотрѣть и сказать мнѣ, а самому распоряжаться тебѣ не слѣдъ и притомъ съ такою заносчивостью. Посмотри на себя — тебѣ безъ году недѣля, у тебя молоко на губахъ не обсохло, а ты позволяешь себѣ обижать людей взрослыхъ, трудящихся. Стыдно! Очень стыдно! И мнѣ очень обидно, что мой сынъ не знаетъ мѣры, не имѣетъ разума, что я не могу довѣрить ему передать мои приказанія и посмотрѣть за порядками… Молчи… не перебивай меня. Чтобы я съ сей минуты не слыхалъ ничего подобнаго. Выучись наблюдать за порядкомъ, не обижая людей. Выучись управлять собою, тогда будешь въ состояніи управлять другими. Черезъ недѣлю пусть работники будутъ тобою довольны, сдѣлай, какъ знаешь. Что же касается до Петра Семенова, то отправляйся къ нему сію минуту, онъ пошелъ въ ригу, попроси у него прощенія и скажи, что никогда больше, слышишь, никогда больше ты не скажешь ему ничего обиднаго.

Сережа молчалъ. Красныя и блѣдныя пятна выступили на щекахъ его; глаза были потуплены.

— Слышишь? сказалъ ему отецъ твердо и отрывисто.

— Слышу, папа, но я не знаю какъ?

Сережа, вдругъ оживляясь и сбрасывая съ себя робость и замѣшательство, за минуту предъ тѣмъ угнетавшія его, воскликнулъ съ жаромъ:

— Какъ пойду я просить прощенія у приказчика, въ ригѣ, при всѣхъ. Это стыдъ, это…

— Стыдъ — просить прощенія у того, кого обидѣлъ, а не стыдъ — обидѣть человѣка 50 лѣтъ, слугу отца, слугу честнаго и трудящагося? А мнѣ стыдно за тебя; твое мелкое самолюбіе заглушаетъ въ тебѣ чувства справедливости и собственнаго достоинства.

— Мое достоинство унижено! сказалъ Сережа съ неудержимою горячностью: — итти просить прощенія, какъ будто я наказанный ребенокъ! Въ ригу, при всѣхъ! Это жестоко!

— Вздоръ! сказалъ отецъ: — сознаться въ своемъ проступкѣ никогда не стыдно, даже въ мои лѣта, во всякія лѣта. Если же тебѣ это такъ непріятно, то не доводи себя до того, чтобы приходилось просить прощенія. Ну, иди.

Сережа вышелъ. Жаль было глядѣть на него. Въ залѣ онъ столкнулся съ Соней, пришедшей къ Вѣрѣ и Глашѣ. Увидя лицо его, она подлетѣла къ нему, взяла его за руку и отвела въ уголъ гостиной. Тамъ она сказала ему шопотомъ:

— Сережа, голубчикъ, что случилось? Что ты? На тебѣ лица нѣтъ.

— Ахъ, оставь меня, — сказалъ онъ ей почти грубо и хотѣлъ уйти, но она продѣла свою руку за его руку и повторила вопросъ, умильно заглядывая ему въ глаза своими добрыми глазками.

— Скажи, скажи, братецъ ты мой милый.

Соня въ минуту нѣжности и откровенности всегда звала его ласкающимъ именемъ братца.

Сережа растаялъ. Онъ усѣлся съ нею въ углу комнаты и началъ разсказывать ей съ жаромъ все, что случилось. Она слушала его внимательно, и свѣтлое улыбающееся лицо ея измѣнилось; она сдѣлалась серіозна и даже печальна.

— Пусть папа дѣлаетъ со мною, что хочетъ, я не пойду просить прощенія у приказчика.

— Но какъ же ты можешь не послушаться приказанія отца? сказала Соня.

Сережа задумался и молчалъ, потомъ вспыхнулъ и сказалъ:

— Пусть папа дѣлаетъ, что хочетъ, — я немогу.

— Сережа, вѣдь это слова: ты не можешь ослушаться отца, притомъ ты знаешь его нравъ; что онъ разъ приказалъ, то должно быть исполнено.

— Я скажу мама, скажу Ванѣ, мы ее упросимъ заступиться за меня.

Въ эту минуту подошелъ къ нимъ Ваня въ веселомъ настроеніи духа.

— Что такое, — воскликнулъ онъ весело, — совѣщаніе? Что вы затѣяли? Ну, послѣ нашего неудачнаго катанья врядъ ли насъ куда пустятъ. Мама попрекаетъ этимъ гуляньемъ до сихъ поръ и говоритъ съ ужасомъ… Э! да лица ваши не праздничныя! Что еще случилось?

Сережа хотѣлъ говорить, но Соня прервала его.

— Нѣтъ, нѣтъ — сказала она живо, — я разскажу сама.

— Да, чтобы закупить Ваню, перетянуть его на свою сторону, дѣло повернуть не такъ, — сказалъ Сережа горячо.

— Вотъ ужъ неправда, — сказала Соня, — подумаешь, что я всегда противъ тебя, а выходитъ, что я всегда стою за тебя, и ты самъ это знаешь. Но я уступаю. Говори самъ, я умолчу.

Сережа началъ свой разсказъ и не замѣтилъ, что къ нимъ подошелъ Степанъ Михайловичъ и стоялъ за нимъ. Ваня слушалъ внимательно и серіозно. Сережа, взволнованный, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ закончилъ словами:

— Папа приказалъ мнѣ немедленно итти въ ригу и тамъ просить прощенія у приказчика.

— У Петра Семенова? спросилъ Ваня.

— Конечно, у кого же еще!

— Сережа! воскликнулъ Ваня, да вѣдь Петръ Семеновъ насъ на рукахъ носилъ и любитъ всѣхъ насъ всѣмъ сердцемъ. Притомъ же папа приказалъ, а ты еще здѣсь. Не ждалъ я отъ тебя такой глупости! На твоемъ мѣстѣ я бы безъ всякаго приказанія побѣжалъ просить прощенія, если бы кого обидѣлъ.