Владимир Богораз - Колымские рассказы

Молодой человек с подпилком некогда изучал филологические науки в специальном учебном заведении и даже избрал было своей специальностью латинский язык. Быть может, поэтому в настоящее время, в силу закона противоположностей, он был лучшим и, можно сказать, универсальным ремесленником в Колымске. Разнообразие его занятий совершенно не поддавалось описанию: он обжигал кирпичи и чистил стенные часы, запаивал старые чайники и делал выкройки для дамских платьев. Спрос на его работу был неслыханный; местные обыватели считали его всезнающим и не давали ему покоя, да он и сам не хотел иметь покоя и даже за обедом не выпускал из рук подпилка или стамески. Плату он получал по преимуществу продуктами, и в его квартире было нечто вроде постоянного бесплатного табльдота для всех желающих.

Он женился почти тотчас же по приезде на Колыму, во время случайной поездки по округу, и необыкновенно счастливо, хотя его жена знала только тайгу и тундру и до замужества даже никогда не была в Колымске. Но молодая якутка так быстро научилась говорить по-русски и освоилась со своим новым положением, что уже через шесть месяцев могла сделать свой дом притягательным пунктом для всех членов колонии. Из нее, между прочим, вышла хорошая хозяйка, и она научилась даже удачно приготовлять невиданные русские блюда, насколько хватало припасов на Колыме.

Рядом с нею с обеих сторон стола сидели две пары гостей, так, что два человека, сидевшие друг против друга, составляли пару. Эти пары, видимо, обособились и даже раздвинулись, насколько дозволяло место. Первая пара играла в дураки, перебрасывая через стол ужасные карты, закругленные, как эллипсис. Справа сидел Полозов, огромный человек с волосатыми руками и большой круглой головой, крепкой, как голова тарана. Верхняя часть его фигуры, возвышавшаяся над столом, имела в себе что-то слоновье. Когда, увлекаясь игрой, он перемещался на стуле и, чтобы сделать свою позу удобнее, поднимал и ставил ногу на новое место, из-под стола раздавался стук каблука, подбитого железной подковой, широкого и крепкого, как копыто.

Партнер, сидевший слева, был, напротив, так мал, что голова его едва поднималась над столом. Это была тоже большая голова, с растрепанными черными волосами, маленькими черными глазами, подозрительно глядевшими из-под косматых бровей, и длинной бородой, конец которой уходил под стол. Благодаря ей он получил имя Черномора, которое пристало так крепко, что многие приятели совсем забыли его настоящее имя. Туземцы сделали из этого имени фамилию и называли маленького человека с большой бородой Черноморов. Ему не везло, и он горячился и с азартом бросал карты на стол, каждый раз высоко приподнимая руки, чтобы не стукнуться локтем.

— Ходи, ходи, Семен! — нетерпеливо покрикивал он на своего огромного противника, который действительно как-то мешковато справлялся с картами. Повидимому, для того чтобы приводить в действие такую тяжелую машину, каждый раз требовалось несколько лишних секунд против обыкновенного.

Вторая пара гостей вела теоретический спор и так погрузилась в него, что не обращала никакого внимания не только на присутствующих, но даже и на совершенно остывший чай, стоявший перед ними на столе. Они судили умирающий девятнадцатый век и тщательно разбирали его подвиги и преступления, чтобы произнести окончательное решение. Банерман, маленький, бойкий, с задорными серыми глазками и клочковатой мочальной бородкой, был обвинителем и перечислял завоевательные войны и междоусобные распри. При каждом новом факте он подскакивал на скамье и размахивал рукой, как будто бросая в противника метательное оружие.

Калнышевский, с красивым, но усталым лицом, большими бледноголубыми глазами и окладистой русой бородой, защищал обвиняемый век на статистической почве. Статистика была его страстью. Он запоминал целые столбцы цифр, даже самых ненужных, по преимуществу из календарей, так как другие статистические издания не доходили до Колымска. Спорить с ним было трудно, так как он быстро переводил вопрос на почву подсчетов и забрасывал противника числовыми данными. Он мог сообщить точные размеры земледелия и промышленных производств даже в вассальных княжествах Индии и в мелких султанствах Борнео. Он заставил Банермана перебрать государство за государством и уже успел оттеснить его в Испанию, на крайний юго-запад Европы, но Банерман ни за что не хотел сдаваться.

— Что такое Испания?.. — настаивал он. — У ней даже колоний почти не осталось, — только Куба и Филиппинские калачи!..

— Какие калачи? — с любопытством спросил Черномор, сдававший карты. — Филипповские?

Он не слушал спора, но долетевшие слова невольно привлекли его внимание.

— Филиппинские острова! — поправился Банерман со сконфуженным видом. Он страдал припадками афазии, в особенности неожиданные ассоциации идей заставляли его произносить совсем не те слова.

— Го-го-го! — пустил Полозов густо и громко. — Опять банерманизм!.. это еще лучше сегодняшней бороны!..

Полозов жил в одной избе с Банерманом, и не дальше как сегодня утром Банерман, желая попросить гребенку, чтобы расчесать бороду, попросил у него кратко «борону».

— Молчи, дурило! — огрызнулся Банерман. — Сапожник, знай свои колодки! — прибавил он не без язвительности, указывая на карты, разбросанные по столу.

— Ах ты, образина! — воскликнул Полозов, протягивая мохнатую десницу и делая вид, что может схватить сожителя за шиворот. — Нахалище ты этакий!

Даже слова он любил употреблять в увеличительной форме.

Банерман схватил вилку и без дальних церемоний ткнул ею в протянутую руку.

— Не лезь! — угрожающе предупредил он. — Ты — Мишанька! [21] Мишанька — кличка медведя. Дурилище ты этакий! — прибавил он в тон Полозову. — Отвяжись без греха.

Черномор сразу пошел пятью картами.

— Ты — дурак! — воскликнул он торжествующе. — Я выиграл!.. — Это была первая, игра, выигранная им за этот вечер.

Полозов нахмурился и зевнул.

— Ну, довольно! — сказал он, отодвигая скамью и вытягивая свои длинные ноги из-под стола. — Сколько за тобой конов, Черноморище?

— Тысяч семьсот двадцать, — полумашинально вставил Калнышевский в самую средину испанских статистических цифр. — Тысяча семьсот двадцать игр! — повторил он, видя, что собеседники не понимают и принимают эту новую цифру также за испанскую.

Игроки, по его предложению, вели точный счет выигранным и проигранным партиям, но и здесь он помнил итоги лучше всех.

Маленький человек сделал кислое лицо.

— Одну отыграл! — сказал он не без задора. — Потом еще отыграю…

— Никогда ты не отыграешь! — смеялся Полозов. — Помни, хоть по пятаку за штуку — это сто рублей.