Владимир Богораз - Колымские рассказы

Наконец лодки поравнялись. Гребцы вдруг затабанили [4] Табанить — грести назад. . Человек в зеленом пальто, не ожидавший этого, пошатнулся вперед, споткнулся ногами о ковер и упал прямо на ручки весел, поднимавшихся ему навстречу.

— Марья Николаевна, здравствуйте! — сказал кормщик, прикладывая по-военному два пальца к круглой, до невозможности засаленной шапке, покрывавшей его голову.

— Смотрите, Кранц как низко вам кланяется!.. Падает к ногам!..

— Разве к моим? — сказала, смеясь девушка. — Он хочет поблагодарить Ратиновича и Броцкого за то, что они его везли через реку.

Человек в зеленом пальто поднялся на ноги.

— А, чорт! — выругался он со свирепым видом. — Вы это нарочно. Я знаю, я хорошо знаю, — нарочно!

— А вы не стойте среди людей, как воронье пугало! — высоким и жидким тенорком возразил Ратинович, человек в белых очках, сидевший слева. — Стоит, как волжский атаман на разбойничьем корабле!.. Здравствуйте, Марья Николаевна, — отсалютовал он в свою очередь и, пользуясь тем, что его сиденье приходилось борт о борт с первой лодкой, протащил свою лодку вперед, перехватываясь руками по верхним набоям, и с торжествующим видом перегнулся в чужую лодку, протягивая руку молодой девушке. Кранц, гнев которого еще не успел остыть, вдруг качнул лодку так сильно, что Ратинович чуть не вылетел в воду и удержался только за борт лодки Рыбковского. Она в свою очередь тоже качнулась, так что Марья Николаевна, вставшая на ноги, опять повалилась на свое сиденье, не успев вложить свою ручку в руку Ратиновича.

Общий крик негодования одновременно вырвался у всех.

— Вы, должно быть, с ума сошли! — кричал коротенький гребец хриплым голосом. — Смотрите, Марья Николаевна упала. Мы вот вас оставим на том берегу.

Звук его голоса напомнил хриплые тоны растерянной гармоники с прорванными мехами и изломанными клапанами. Он совсем был лишен силы и как будто ежеминутно задевал за что-то.

Но Кранц был до того смущен неожиданным результатом своей мести, что гнев товарищей не произвел на него особого впечатления.

— Извините ради бога, Марья Николаевна, — прошептал он, — я и в мыслях не имел толкнуть вас.

— Пустое! — сказала девушка весело. — Смотрите, господа! — прибавила она со смехом, указывая на кормчего, — у Ястребова ружье так и висит на плечах!.. Дедушка, — обратилась она к кормчему, — отчего вы не положите ружье в лодку?

— Не хочу! — пробормотал кормчий себе в бороду.

— Отчего? — приставала девушка.

— Им и так тяжело грести, — указал Ястребов на гребцов, — я не хочу прибавлять им груза.

Все засмеялись.

— Скорей, скорей! — возбужденно торопил Ратинович. — Поедем!

— Куда вы торопитесь? — лукаво спросила молодая девушка. — Куда вы собрались?

— Вас чаем поить собрались! — важно сказал кормчий.

— Были у вас, видим, что вы уехали, а чайник на шестке. Ну, мы и решили привезти вам подкрепление.

— Поедем взапуски! — волновался Рабинович. — Сядем по двое на весла, поедем на стрелку. Там хорошо чай пить!..

— А если я не доеду? — сказала Марья Николаевна шутливо.

— Не поедете? — испуганным тоном повторил Ратинович. — А мы как?

— Ну, ну! — успокоительно заметил коротенький гребец. — Пусть только она заглянет в нашу корзину, не сможет не доехать!.. — Марья Николаевна, глядите-ка сюда! — прибавил он, сдергивая ковер и открывая большую корзину, грубо сплетенную из ивовых ветвей и до половины наполненную бумажными и холщевыми свертками. — Сахар, белая юкола [5] Сушенная рыба. , свежий хлеб, все — первый сорт! — продолжал он. — Даже печенье есть! Подумайте только: пшеничное печенье… с ягодами… на масле…

— Где взяли? — с интересом осведомилась девушка.

— Крану у дьячихи «под натуру» [6] Взаймы. взял. Обещал отдать после почты.

— Почему после почты? — спросила девушка. — Вы разве получите с почтой крупчатку, Кранцик?

— Могу и получить! — уклончиво ответил Кранц, принимая глубокомысленный вид.

— Как же, держи карман шире! — прохрипел Броцкий. — Не верьте, Марья Николаевна! Только дьячиху обманул, безбожник!..

— А где Беккер? — спросила Марья Николаевна. — Броцкий, где вы оставили Беккера?

— На дежурстве у Шиховых! — сказал Броцкий. — Возится на кухне и собирается стирать белье.

— А вы как же?

— Будет с меня на сегодня! Я сменился.

Шиховы были супружеская чета, обремененная многочисленным потомством. Троцкий и Беккер по очереди помогали им управляться с работами по домашнему хозяйству.

— Ну, что ж, поедем! — настаивал Ратинович. — Наперегонки, по-двое. Кранц пусть помогает Рыбковскому, а мы — как прежде.

— Не надо, не надо! — заговорил Рыбковский, отмахиваясь. — Какой он помощник? Лучше я один.

— Я хоть на корму сяду! — упрашивал Кранц. — У вас ведь некому держать корму!

Ему очень хотелось пересесть в одну лодку с молодой девушкой.

— Нельзя! — возразил Рыбковский сурово. — Лишняя тяжесть, а шансы и так неравны. Не нужно кормщика!

— Ну, господа! — крикнул он, хватая весла, и, оттолкнувшись от соседней лодки, стая грести вперед, с треской вскидывая весла и в такт хлопая дужками о деревянные уключины.

Гребцы второй лодки тоже заворочали веслами, стараясь отнять у него берег. Они попрежнему гребли мельницей, и когда левая лопасть высоко стояла над водой, правая только опускалась в воду.

Ястребов смотрел на их движения, улыбаясь в бороду. Ему нужно было постоянно поворачивать кормило то влево, то вправо, чтобы сохранить одно и то же направление.

Рыбковский успел выиграть довольно значительное расстояние, задняя лодка никак не могла сократить его сколько-нибудь ощутительно. К несчастью, молодая девушка вздумала помогать ему.

— Я буду держать корму! — об’явила она, снимая кормило с бортов лодки и погружая его в воду ребром.

Лодка немедленно повернулась вдоль по течению. Рыбковский с ожесточением стал грести левым веслом, стараясь воротиться на прежний курс. Задние гребли изо всех сил, стремясь воспользоваться как можно лучше неудачей соперника. Они уже почти настигли переднюю лодку.

— Догоняют, догоняют! — воскликнула девушка. — Не надо кормы! Я тоже буду грести, Семен Петрович! Сядем грести вдвоем!..

И, бросив кормило на дно лодки, она стала пробираться в носовую часть, чтобы завладеть одним из весел Рыбковского. Рыбковский с широкой улыбкой посторонился, давая ей место на скамье.

— Правда, вдвоем лучше? — спрашивала Марья Николаевна, обхватывая ручку весла своими небольшими ручками, затянутыми в старые черные перчатки, потертые и заштопанные на пальцах.

— Конечно, лучше! — энергично подтвердил Рыбковский. — Какое может быть сравнение — двое или один?