Геннадий Николаев - Плеть о двух концах

- Зачем звала?

Валька протянула ему пленки.

— Полюбуйся на картинки.

Мосин угрюмо глянул на нее, покосился на Лешку, взял один снимок, повертел так-этак, швырнул на стол.

— Не мои снимки.

— Как то есть не твои? А чьи же? — возмутилась Валька.

— Поддельные.

— Поддельные?! — Валька дернула его за рукав. — Ты что говоришь, соображаешь круглой своей башкой? —Повернулась к Чугрееву: — Ну, как ему не стыд­но, Михаил Иванович!

Она расплакалась, отошла к печке. Чугреев укориз­ненно посмотрел на Мосина — тот выплюнул окурок, хлопнул рукавицами:

— На хрена мне это надо, начальник, а?

— Ладно, ладно, — подтолкнул его Чугреев, — твое дело гнать шов, остальное — за мной. Ясно?

Мосин беззвучно выругался, переваливаясь, ушел к трубам. Чугреев тронул Вальку за плечо:

— Валюша, успокойся. Чего из-за пустяков нервни­чать. Всякое бывает. Режим сварки не тот выбрал, вот и поехало. Я с ним потолкую...

— Да я же наряды подписала! — выкрикнула она сквозь слезы.

— Ну и что? Подумаешь, трагедия. Исправим.

— Нет, я так не могу, — она вытерла слезы, — пой­ду в деревню, дам телеграмму, пусть аннулируют на­ряды.

— Ну, как знаешь, — он махнул рукой.

Перед уходом в деревню Валька подозвала Лешку, наказала:

— Вернусь поздно. Постарайся проверить остальные стыки. — И закусив губу, помолчала, о чем-то думая.

— Не нравится мне эта филармония...

— Валя... — он опустил глаза, порыл ботинком зем­лю, отрывисто вздохнул. — Я хочу сказать тебе одну штуку. Знаешь...

Она догадалась, быстро сказала:

— Не надо, Лешенька, не надо, милый. Пусть все будет no-прежнему. Прошу тебя, умоляю. Ну, можешь ты это сделать для меня?

Он густо покраснел, чуть заметно кивнул опущенной головой. Они молча прошли через поляну. Лешка справился со смущением — стало легко, светло, радо­стно на душе, как будто Валыка вытащила его из петли, уже задыхавшегося, терявшего сознание. Теперь он испытывал к ней теплую привязанность, ему хотелось сказать что-то нежное, возвышенное или просто по­гладить руку. Он притронулся к ее руке:

— Валя, у тебя могут быть неприятности из-за этлх швов?

Она горестно вздохнула;

— Огромные, — и, сложив пальцы решеткой, доба­вила: — вот такие. Понял?

Когда Валька ушла, он зарядил кассету, перетащил к трубам контейнер. Только опоясал кассетой первый шов, из-под полога вылез Мосин.

— Паря, подь-ка сюда.

— Что вам, электродов принести?

— Повари, пока я отлучусь.

Лешка просиял:

— Доверяете?

— Второй слой можно. Электрод не дергай, и дело пойдет.

Лешка залез под полог. Щиток сразу съехал на нос — пришлось перестегнуть ремешок.

Вот он шов — чешуйчатый, вороненый, змеей обвил­ся вокруг стыка. Поверх его, заполнив ложбинку, пой­дет второй шов... Лешка высек дугу. Сквозь темное стекло яркий огонек казался маленьким солнцем. Вид­но было, как светлел и плавился металл. Главное — держать зазор и равномерно тянуть электрод. Нужна твердая рука, особенно — кисть. У Мосина железная хватка. И острый глаз. А с точки зрения физики все очень просто, разность потенциалов, «плюс-минус», мощный источник тока, и вот она — дуга. Просто, а попробуй-ка сделай ровный шов. Тьфу, черт! Опять натекла «блямба»...

Снаружи раздался свист. Лешка вылез из-под полога, как из парной — потный, красный, дрожащий.

— Поработал? — от Мосина пахнуло водкой.

— Да-а... — Лешка разминал затекшую руку. — Я наверное, нппартачил...

— Сойдет. Теперь иди забавляйся, — Мосин усмех­нулся на соседний шов, опоясанный кассетой, и юркнул под полог.

До конца дня Мосин выгнал еще двенадцать стыков. Просвечивая швы, Лешка все поглядывал на него и по­ражался той перемене, которая произошла с ним. Еще вчера Мосин работал со злой напористостью, осатане­ло, хлестким матом подгоняя идущего впереди Гошку — сегодня он как-то обмяк, как бы раскис, часто вы­лезал из-под полога, курил, бегал куда-то, а возвра­щаясь, подмигивал пьяными мутными глазами. Но са­мое поразительное, чего никак не мог уразуметь Леш­ка, почему вдруг стыки пошли значительно быстрее.

Ночью хлынул проливной дождь — будто тысячи сказочных злых барабанщиков беспорядочно заколо­тили по крыше и стенам вагончика. Под полом по-мышиному шуршал ветер. Шумел лес. Ветка лиственни­цы черной лохматой птицей билась в окно. От стены сквозило сырым холодам погреба.

Лешку знобило. Он укрылся с головой, высунул только нос. Снова и снова, как один и тот же фильм, раскручивался в памяти прожитый день. С каждым оборотом фильм насыщался мельчайшими подробно­стями, становился сочным и осязаемым как сама ре­альность.

Как странно улыбнулся Мосин. «...Теперь иди забав­ляйся». Широкий рот раскрывался одним углом, как чемодан со сломанным замком. Сквозь щель чернела пустота — многих зубов не было. Улыбка Мосина, ви­димо, большая редкость. «Теперь иди забавляйся... Те­перь иди забавляйся...»

От смутной догадки у Лешки застучало в ушах. Ему казалось, что все сейчас повскакивают с полок — так силыно заколотилось сердце. Конечно, конечно, лихо­радочно думал Лешка, Мосин рвач и халтурщик, вос­пользовался моментом, нагло гонит брак. Ему напле­вать на все и на всех. Снимут Чугреева, посадят Валь­ку — ему начхать, лишь бы побольше нахапать денег. Но ничего, утром все узнают правду. Он не даст Валь­ку в обиду...

К утру дождь кончился. Низкие тучи цеплялись за острые верхушки сосен — сосны раскачивались, скри­пели. Осыпаясь, шумел березнячок. Дымчатыми дра­конами ползли по земле клочья тумана.

Лешка чуть не проспал. Когда он выскользнул из вагончика, над навесом вился дымок. Зинка греме­ла кастрюлями. Значит, вот-вот она ударит в рельс. Лешка юркнул между вагончиками, кинулся через по­ляну к САКу. Все было продумано. Он вывернул ре­гулировочную иглу карбюратора, на ее место спичкой приколол тетрадный лист — на нем было написано: «Иглу вывернул я. Не отдам, пока Мосин при всех не поклянется, что прекратит халтуру. Алексей».

Зинка хлобыстнула прутом по рельсу. Бэмз! бэмз! бэмз! — понесся над поляной стальной звон.

Перепрыгивая через трубы, скользя на мокрой тра­ве, Лешка бросился в кусты. Возле малорослой сосен­ки присел на корточки, вырезал перочинным ножом кусок дерна, кинул в ямку иглу, прикрыл — ищейка не найдет. Согнувшись, перебежал в березнячок, при­таился, покусывая травинки.

Из вагончиков полезли рабочие — разбрелись по ближайшим кустам. Поеживаясь от утреннего холода, растирая через рубаху круглую грудь, Мосин побежал к САКу. Спрятался за кожухом, постоял сколько надо, потряс штанами. Настроив двигатель, взялся за завод­ную ручку — раз, два, три, четыре!

Лешка давился от нервного смеха.

Раз, два, три, четыре! Двигатель чавкал, глухо по­хлопывали клапана. Мосин откинул боковую крышку, сунулся всем корпусом к карбюратору,замер, оттопы­рив широкий зад. Лешка видел, как он сорвал, бумагу, стиснул в кулаке и покатился к бригадирскому вагончику.