Николай Успенский - Егорка-пастух [Повесть]

— Что ж на ночь глядя едете?

— Придется, в дороге ночуем… это такое дело, что делать с разбойником… — Краюхин сел в телегу, перекрестился и сказал: — Ну, прощай!

— Счастливо! дай бог тебе…

На другой день утром Краюхин сидел в передней мирового судьи, где было человек до десяти просителей. В ожидании разбирательства вполголоса шел разговор;

— Ты насчет чего? — спрашивал один кучер другого.

— Да оно дело-то пустяковое, а все в нонешнее время не приходится… Ехали мы с управителем из города, поздно вечером; подъезжаем к имению-то, а тут пни… Вихор ее знает, пристяжная начала беситься… Не успел я образумиться, вся тройка понесла… Мы и пошли прыгать по пням-то… А управитель у нас балухманный: давай меня оплеухами кормить… А ноне за оплеуху-то двадцать пять цалковых!

— Стало быть, тебе придется денег вволю…

— А вот увидим…

— А со мной какая оказия, — говорил мещанин огороднику, — заехал я к одной барыне, старинного завета, насчет птицы. А у барыни есть дочка. Я спрашиваю барыню: отчего вы в доме не заведете мужчину?.. дочка ваша, например, на возрасте, следовательно сейчас и надоть их пристроить за человека хозяйственного, благочестивого, — а не токмо что за вертопраха… Дворяне ноне не женятся, потому жалуются на недостатки… Так вам на что лучше в соблюдении расчета пристроить дочку за человека из нашего брата, примерно хоть по куриной части… А за дочкой-то десятин полтораста приданого. Приехал я домой, думаю, дай письмо напишу этой самой барыне, и, нимало не медля, что в положении долженствовать нужно, пишу, стало быть: «Милостивая государыня! Найпаче обáполо благородства обращаюсь к вам на слабоде касательно своей участи… и теперь, стало быть, в расчете на вас курятник… какова ни мера прикажите заехать сделать предложение, — и мы заедем к вам будто бы насчет птицы…» Она возьми это письмо да к мировому!.. Я ей по душе говорил… потому дом у ней почесть развалился, прислуга вся сбежала, я рассчитываю себе: тогды можно все перестроить…

— Я отродясь, милый человек, не бывал у мировых, — обратился Краюхин к одному кучеру, — как это тут делается?

— А вот выйдет мировой, увидишь…

— Так-то так, да с чего начать-то?

— Известно, подай жалобу. Ее запишут в книгу и будут разбирать…

— У меня дело насчет свадьбы… тут это вышла у нас дрязга с сватами…

— А у меня вот жена забаловала, — говорил один лакей управляющему, — женился я недавно… девчонка попала смазливая… барин, значит, и облюбовал ее… Думаю себе, уйтить?.. жалованье хорошее, а местов мало… Взялся ее бить!.. Она кричит — повешусь!.. хочу просить развода…

— Мы, кажется, с вами по одному делу? — беседуют управляющие, — насчет работников…

— И не говорите: как пашня, как рабочая пора — либо прикинется болен, велит приехать за собой из дому, и глядишь — там работает, либо просто уйдет, и был таков.

— Да-с! вот извольте тут вести хозяйство… И заметьте, кто нанимается в работники!.. их у меня до тридцати человек — все бездомовники! Разумеется, пойдет ли хороший в работники?..

— Послушай! — спрашивает проходящего лакея один проситель, — скоро выйдет мировой?

— Не знаю! в кабинете занимаются… Не шли бы судиться! мирились бы дома…

Наконец, распахнулись двери и явился мировой судья с цепью на груди, за ним письмоводитель.

— Вам что угодно? — спросил судья управляющего.

— Я вам заявил, в ночь под восьмое октября крестьянин деревни Бондуровки, Епифан Игнатов воровски забрался в господский лес графа Чеботаева и спилил корень четырех с половиною четвертей. Корень этот мною найден совокупно с сельским старостой и при посторонних понятых людях.

— Знаю! преступник здесь?

— Точно так-с…

— А сельский староста?

— Все здесь, кого изволили требовать…

Судья обратился к старосте и понятым:

— Признаете ли вы действительность факта преступления?

— Точно так, ваше высокоблагородие: мужичонка он бедный, на ось понадобилась дубинка…

— А вы, Епифан Игнатов, сознаетесь в преступлении?

— Виноват, ваше благородие…

— И у вас своего лесу нету?

— Ни одной хворостинки.

— Значит, вы целой деревней можете воровать подобные оси?..

— Помилуй бог, ваше благородие…

— Мое внутреннее убеждение говорит, что вы поголовно со двора на двор можете повторять подобные преступления; а потому, в видах пресечения зла, возлагаю штраф на означенную деревню по три рубля с души, а на преступника десять рублей…

— Ваше благородие! чем же мы виноваты? — возразил староста, — мы в лес не ездили!

— Вы не ездили, но можете ездить… Я вас очень хорошо знаю, любезные…

— Коли попадемся, тогда штрахуй! за что ж невинно-напрасно подати платить?

— Это не подати, а единовременный штраф… Так как у вас во всем круговая порука, то вы должны отвечать за каждого негодяя в своей деревне!.. Я знаю, как в настоящее время помещику трудно охранять свою собственность… Можете идти… Вам что угодно? — обратился судья к лакею.

— Я вам докладывал, недавно я женился… и супругу мою нашел в незаконном виде… Вы нам приказали явиться…

— А жена ваша здесь?

— Здесь! вот она!

— Вы почему не хотите жить с мужем?

— Помилуйте, ваше высокоблагородие… что ни ночь — бьет меня чем ни попадя! Я уж сплю с сенными девушками…

— Правда это? — спросил судья лакея.

— Точно так-с! Невозможно, господин мировой судья… Иной раз такие оказии делает… уму непостижимо!

— Словом, вы друг друга ненавидите?

— Точно так-с…

— И желали бы жить врозь?

— Эвдакого азиата на белом свету нету, — сказала горничная, — сохрани господи, с ним вместе жить…

— Так вы можете разойтись…

— Ваше благородие! а как же мое приданое-то, — спросила горничная…

— Приданое вы можете взять назад… Вы, конечно, отдадите? — обратился судья к мужу.

— Черт с ней-с! ни покуда маяться!

— Так вот слушайте решение: с завтрашнего дня вы расходитесь врозь… Довольны вы решением?

— Покорно вас благодарим…

— Ваше благородие! — объявил Краюхин, — я это запил девку… Пили… пили!..

— Ты кто такой?

— Пили мы десятую… пили два Микития…

— Я спрашиваю, ты чей, откуда?

В это время у подъезда загремела карета, и в камеру вошла небольшого роста худощавая барыня с черным вуалем, в бархатном бурнусе. Не поднимая вуаля, она обратилась к судье:

— Я к вам, Федор Иваныч, насчет оскорбления моей Мими…

— Позвольте узнать, кто это Мими?

— Моя собака…

— Извините, сударыня, закон обязывает меня объяснить вам, что в нашем судебном уставе не упоминается об оскорблении животных… Я думал, что Мими ваша служанка. Впрочем, не угодно ли вам рассказать, как было дело?