Владимир Зоберн - Православные праздники в рассказах любимых писателей. Круглый год

Но до 1649 года праздник в честь Казанской иконы был совершаем, кроме Казани, только в Москве. В этом же году царь Алексей Михайлович установил праздновать день 22 октября по всей России.

Великомученик Димитрий Солунский был сыном начальника города Солуни, или Фессалоник. Родители его тайно веровали во Христа и молились о даровании сына. Сын родился, они и его научили вере и тайно крестили. После смерти отца император Максимиан сделал Димитрия проконсулом солунским и приказал очистить город от христиан. Святой же вместо этого начал сам открыто исповедовать Христа и учить всех вере в Него. Узнал об этом император и, приехав в Солунь, призвал Димитрия к себе. Святой Димитрий уже приготовился к смерти постом, молитвой и раздачей имения бедным. Представ перед императором, он обличил его в нечестии и был заключен в темницу. Здесь святой видел ангела, который показал приготовленный ему мученический венец. Из темницы он благословил молодого христианина Нестора, который, видя, как царский боец Лий убивал христиан на любимых царем побоищах, бросая их с высоты на острые копья, решился выйти против этого бойца. Димитрий, благословив Нестора, сказал ему: «Ты победишь Лия, но будешь замучен». Так и случилось. Нестор, призвав имя Христово, победил Лия и бросил его на острые копья, и сам был казнен. Царь, узнав, что святой Димитрий благословил Нестора, воспылал гневом и осудил и его на такую же смерть, какой умер любимый его боец. Воины копьями закололи его, молящегося в темнице, в 306 году. Над гробом святого Димитрия был построен храм, и здесь совершались многие чудеса. При перестройке церкви мощи святого Димитрия были обретены нетленными, источавшими миро, почему он и называется Мироточивым. Часть главы и мира от мощей святого Димитрия хранится на Афоне, в Ватопедском монастыре. Также есть часть мощей там же в Покровском соборе Пантелеймонова монастыря в Ксенофском монастыре и других местах.

(Суббота перед празднованием памяти святого великомученика Димитрия Солунского называется Димитриевской родительской субботой, в этот день Православная Церковь совершает всеобщее поминовение усопших. — Ред .)

Протоиерей Григорий Дьяченко

Была родительская суббота, кончилась литургия.

Одни из присутствующих уже выходили из церкви, а другие остались и стали подходить к общему кануну (стоящему, по обыкновению, посреди церкви).

Я же стоял на клиросе. Вышли из алтаря священники диакон. Священник провозгласил: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». Диакон зажег свечи и стал раздавать присутствующим. И в это время я увидел, что много народа стало входить в дверь храма с улицы, а затем проникать сквозь стены и окна. Храм наполнялся множеством прозрачных теней. В этой массе я увидел женщин, мужчин и детей. Определил я по внешнему виду священников, императоров, епископов и между ними простого чернорабочего, дряхлого солдата-поселянина, бедную женщину и нищих вообще.

После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили весь храм, становясь тесно друг с другом. Все они как будто стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему. Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины.

Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней. Они (тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря. Некоторые из них как будто преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора. Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых.

Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена. Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура. Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом, глядели на них глазами, полными любви, радостного умиротворения. Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча, и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами.

По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней все более выделялось радостных фигур. Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися. Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных — грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество. Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет еще близкий им человек и вызовет их в свою очередь.

Но нет, новые лица не появлялись, и неназванным оставалось только радоваться радостью тех, которых призвали пришедшие для единения с ними.

Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел еще более чудную картину.

В то время, когда произносились слова «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим» или слова «Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих», видно было, как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших, как сердца сливались в одно общее сердце, как слезы не уныния, а радости текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку, и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых.

При облаке дыма благовонного кадила, при струях дыма от горящих свечей раздался дивный молитвенный призыв: «Со святыми упокой…», и я увидел, что вся церковь как один человек стала на колени, и души, имена которых были помянуты, молились и за присутствующих, и за себя, а те, о которых забыли, молились лишь за себя.

Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, стоящие передо мной тени стали исчезать и оставались только люди, пожелавшие отслужить еще частную панихиду за своих усопших. Тогда я увидел на лицах такой покой, такое удовлетворение, такое обновление, которое не в силах передать.