Владимир Зоберн - Православные праздники в рассказах любимых писателей. Круглый год

Велик, свят и отраден для усопших обряд поминовения Православной Церковью. И как грустно бывает тем, кого предают забвению, лишая их не только радости видеть себя незабытыми, но и замедляя тем их духовное обновление и прощение их согрешений у Господа как во время панихиды, так тем более во время Литургии. Потому что с каждым разом, когда священник вынимает частицы за упокой души, души эти получают милость, приближаясь к Царствию Божию.

День Собора святого архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных — главный из праздников в честь святых ангелов. Ангелы — это святые духи, то есть существа бестелесные. Они сотворены Богом прежде видимого мира и человека; сотворены для того, чтобы прославлять Бога и служить Ему, а кроме того — служить на земле людям, помогая им достигнуть вечного спасения. Святые духи эти называются ангелами, что в переводе с греческого значит «вестники», потому что Бог посылает их возвещать волю Свою людям. Например, архангел Гавриил был послан возвестить Пресвятой Деве Марии рождение Спасителя. Каждый человек со дня крещения имеет при себе ангела-хранителя, который сохраняет его душу от грехов, а тело от болезней и смерти. Святой архистратиг Михаил — начальник и вождь святых ангелов, что и значит в переводе с греческого слово «архистратиг». По преданию, сатана, некогда светлейший из всех духов небесных и потому названный Люцифером, то есть самым светоносным, возгордился и таким образом пал с высоты архангельской власти, сверженный с неба в адское обиталище. Тогда святой архангел Михаил, как верный служитель Божий, собрал ангелов, не увлекшихся пагубным примером сатаны, для неизменного служения Богу, своему Творцу.

Ангелы — ближайшие слуги Божии и наши помощники в деле спасения, поэтому наш долг почитать их. Потому-то и установлен праздник Собора святого архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных. По учению святого Дионисия Ареопагита, существуют девять ангельских чинов: серафимы, херувимы, престолы, господства, силы, власти, начала, архангелы и ангелы.

Протоиерей Иоанн Бухарев

Я давно считаю — с самого Покрова, когда давали расчет рабочим, уходившим в деревню на зиму, — сколько до Михайлова дня осталось: Горкина именины будут. По-разному все выходит, все много остается. Горкин сердится на меня, надоели ему мои допросы:

— Ну чего ты такой нетерпеливый… когда да когда? Все в свое время будет.

Все-таки пожалел, выстрогал мне еловую досточку и велел на ней херить гвоздиком нарезки, как буду спать ложиться: «Все веселей тебе будет ждать». Два денька только остается: две метинки осталось.

На дворе самая темная пора: только пообедал, а уж и ночь. И гулять-то невесело — грязища, дождик, — не к чему руки приложить. Большая лужа так разлилась, хоть барки по ней гоняй: под самый курятник подошла, курам уж сделали мосточки, а то ни в курятник, ни из курятника: уже петух внимание обратил, Марьюшку криком донял — «Что же это за непорядки!..» — разобрали по голоску. Аут-ки так прямо и вплывают в садок-сарайчик, полное им приволье.

В садике пусто, голо, деревья плачут; последнюю рябину еще до Казанской сняли, морозцем уж хватило, и теперь только на макушке черные кисточки, для галок. Горкин говорит:

— Самый теперь грязник, ни на санях, ни на колесах, до самых моих именин… Михайла-Архангел всегда ко мне по снежку приходит.

В деревне теперь веселье: свадьбы играют, бражку варят. Вот Василь-Василия и поехал отгуливать. Мы с Горкиным все коньки в амбаре осмотрели, три ящика, сальцем смазали подреза и ремешки: морозы скоро, каток в Зоологическом саду откроем, под веселыми флагами, переглядели и салазки: скоро будет катанье с гор. Воротится Василь-Василич — горы осматривать поедем… Не успеешь и оглянуться — Николин День, только бы укатать снежком, под морозы залить поспеть.

Отец уже ездил в Зоологический сад, распорядился. Говорит, — на пруду еще «сало» только, а пора и «Ледяной дом» строить… как запоздало-то! Что за «Ледяной дом»? Сколько же всего будет… зима бы только скорей пришла. У меня уж готовы саночки, и Ондрейка справил мне новую лопаточку. Я кладу ее спать с собой оглаживаю ее, нюхаю и целую: пахнет она живой елкой, радостным-новым чем-то — снежком, зимой. Вижу во сне сугробы, снегом весь двор завален… копаю, и… лопаточка вдруг пропала, в снегу утопла!.. Проснешься — ах, вот она! теплая, шелковая, как тельце. Еще темно на дворе, только затапливают печи… вскакиваю, бегу босиком к окошку: а, все та же мокрая грязь чернеет. А, пожалуй, и хорошо, что мокро: Горкин говорит, что зима не приходит посуху, а всегда на грязи становится. И он все никак не дождется именин, я чувствую: самый это великий день, сам Михайла-Архангел к нему приходит.

Мастерскую выбелили заново, стекла промыли с мелом; между рамами насыпаны для тепла опилки, прикрыты ваткой, а по ватке разложены шерстинки — зеленые, голубые, красные, — и розочки с кондитерских пирогов, из сахара. Полы хорошо пройдены рубанком — надо почистить, день такой: порадовать надо Ангела.

Только денек остался. Воротился Василь-Василия, привез гостинчиков. Такой веселый — с бражки да с толокна. Вез мне живую белку, да дорогой собаки вырвали. Отцу — рябчиков вологодских, не ягодничков, а с «почки» да с можжухи, с горьковинкой, — в Охотном и не найти таких. Михал Панкратычу мешочек толоконца, с кваском хлебать — Горкин любит — и белых грибов сушеных-духовитых. Мне ростовский кубарь и клюквы, и еще аржаных лепешек с соломинками — сразу я сильный стану. Говорит: «Сороку нас там!.. — к большим снегам, лютая зима будет». Всех нас порадовал. Горкин сказал: «Без тебя и именины не в именины». В деревне и хорошо, понятно, а по московским калачам соскучишься.

Панкратыч уже прибирает свою каморку. Народ разъехался, в мастерской свободно. Соберутся гости, пожелают поглядеть святыньки. А святынек у Горкина очень много.

Весь угол его каморки уставлен образами, до-древними. Черная — Казанская — отказала ему прабабушка Устинья; еще — Богородица-Скорбящая — литая на ней риза, а на затыле печать припечатана — под арестом была Владычица, раскольницкая Она, верный человек Горкину доставил из-под печатей. Ему триста рублей давали староверы, а он не отдал: «На церкву отказать — откажу, — сказал, — а Божьим Милосердием торговать не могу». И еще — «темная Богородица», лика не разобрать, которую он нашел, когда на Пресне ломали старинный дом: с третьего яруса с ней упал, с балками рухнулся, а опустило безо вреда, ни царапины! Еще — Спаситель, тоже очень старинный, «Спас» зовется. И еще — «Собор Архистратига Михаила и прочих Сил Бесплотных», в серебряной литой ризе, додревних лет. Все образа почищены, лампадки на новых лентах, а подлампадники с херувимчиками старинного литья, 84-ой пробы. Под Ангела шелковый голубой подзор подвесил, в золотых крестиках, от Троицы, — только на именины вешает. Справа от Ангела — медный нагробный Крест: это который нашел в земле на какой-то стройке; на старом гробу лежал — таких уж теперь не отливают. По кончине откажет мне. Крест до того старинный, что мел его не берет, кирпичом его надо чистить и бузиной: прямо как золотой сияет. Подвешивает еще на стенку двух серебряных… как они называются?., не херувимы, а… серебряные святые птички, а головки — как девочки, и над головками даже крылышки, и трепещут?.. Спрашиваю его: «Это святые… бабочки?» Он смеется, отмахивается: