Марьян Беленький - Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку

Только кое-где, в тундре, ягель, ядрёный, терпкий, обнимал камни. Ещё — камень помнил человека.

— Эй, что окаменел, однако? — потянула Алекса за рукав Мария. — Идти пора. Темнеет помаленьку.

Алекс отключил анабиотик. Теперь он знал, что нужно спасать в первую очередь, для чего жить.

Вот уже несколько недель, как Алекс работал над новой шкалой анабиотика. Семинары, лекции, сложные организационные дела клиники — всё ложилось на хрупкие плечи его большеглазой жены.

Он жил почти отшельником в квартире над морем и только изредка делал какие-то срочные звонки. Работа поглощала все дни и ночи, все его мысли. Шкалу прибора пришлось полностью переформатировать с учётом огромного разброса по времени, который вносил камень и его субстанция во всю идею анабиотика. Да и аромо-масла, его помощники, должны били видоизмениться — стать самыми яркими, насыщенными, неповторимыми представителями того отрезка временной шкалы, на который они работали.

Сын сейчас тоже помогал ему. Рылся в Википедии. Нет, не в той, общеизвестной, где можно «погуглить» и найти банальные данные обо всём на свете. А в экспериментальной, ещё не доступной общему числу пользователей, серверы которой работали только по специальному паролю, выдаваемому футурологам, культурологам и… психологам.

— Странно, почему психологам тоже? — спросил Алекс у жены, которая занималась его допуском.

— Я думаю, — услышал он её нежный мелодичный голос в телефоне, — чтобы иметь инструменты, которые помогут снять стресс человека от этих мега-расширений, — просто сказала она.

Он понимал, о каком стрессе идёт речь. Живая и неживая природа сливались в его нынешнем представлении о земной жизни в одно целое. Существование на планете представлялось одним пульсирующим живым организмом, в котором всё связано со всем. Привычные понятия медицины, истории, философии видоизменялись и становились в его мозгу какими-то частностями от чего-то значительного.

— Понимаешь, я чувствую себя усталым, разбитым и очень маленьким. Нет, я не выдумываю. Камень перевернул во мне что-то. Лучше бы я туда не залезал! Чёрт меня дёрнул к этому ягелю! — Алекс устало прикрыл глаза. — Да, я зависну здесь ещё на какое-то время. Прости.

Жена тихонько вздохнула и сказала:

— Хорошо. Ты только позвони профессору Дову — помнишь, вы встречались на конференции НАСА в Коста-Рике? Он просил связаться с ним по вопросу, который, судя по всему, может тебя заинтересовать.

Дов ответил только на третий звонок. Голос его был усталым и каким-то надтреснутым, лишённым выразительности:

— О, дорогой Алекс! — обрадовался он, когда понял, кто оторвал его от бесконечных размышлений и тупика, где он находился всё последнее время.

— Ты-то мне и нужен! Помнишь, ты говорил как-то о генной памяти аромо-материалов, о цивилизации камня и вообще — соединял ограническую и неорганическую жизнь в одно целое? Я тогда отнёс это к чудачеству. Гениальный экспериментатор, как ты, может себе позволить. Но у меня вдруг возникла идея, связанная с информацией ДНК и шифров крови, и прочего, чем нашпигован человек. Понимешь, а камень…

Они договорились вылететь на Урал, на шельфовые разработки самоцветов через пару недель. У Алекса было время, чтобы собрать ещё один анабиотик. Для Дова.

Он не видел свою девочку уже почти месяц. И если с сыном у Алекса ещё были какие-то разговоры по телефону, что касались прогнозов футурологов в их тайной закрытой Википедии для экспериментаторов и шизофреников, ищущих альтернативные пути понимания мира, то дочка, его нежная чувствительная девочка…

— Пап, как же я хочу тебя видеть! Когда же мы, как раньше, поедем общаться с природой? Я так скучаю по нашим общим вылазкам! Знаешь, я видела во сне недавно, что в моих венах течёт какая-то смола, живица, что-то такое прохладное! Я чувствовала, что я превратилась в дерево и мне было так хорошо! Я чувствовала, что в моих венах течёт жизнь!

В аэропорту было огромное количество пассажиров. Потоки прилетевших струились сквозь потоки улетающих. И эта суета, и эти люди со своими сиюминутными делами были понятны Алексу.

Он, жена и дети стояли, прощаясь перед его отлётом, как остров среди океана. Обнявшись. Перетекая один в другого живицей, смолой. Его семья. Его жизнь.

С Довом они встретились уже непосредственно в аэропорту после пересадки. Самолёт летел на Урал, к обилию самоцветов, изумрудов, карьерам и шахтам, к венам каменистых гряд.

Дов держал в руке анабиотик, осторожно и недоверчиво. Они были в бизнес-классе одни. Два бортпроводника улыбались им услужливо и даже как-то заговорщически:

— Попробуйте сок этого древнего экзотического фрукта. Мы получили экспериментальную партию только вчера. «Из Мексики», — говорила милая девушка-стюардесса. Он и в банке сохраняет свои мистические свойства — проникать в суть вещей».

Оба рассмеялись:

— Тащите сюда свой сок! Это нам сейчас точно не помешает! Да плесните туда немного текилы — тоже окрыляет воображение!

Сок был терпким, горьковатым, но при этом удивительно вкусным. Стюарт повторял и повторял заказ, пока оба не откинули сиденья, чтобы немного вздремнуть перед прилётом. Обоим снились горы и шельфы, и каменная кровь, что течёт в сердце скалы и несёт в себе генетический код времени планеты.

Добираться до места назначения, где Алекс и Дов наметили проводить свои эксперименты, пришлось довольно долго. Дорогу назвать комфортной было нельзя. Да и машина, хоть и с высокой проходимостью, уже явно выработала свой жизненный ресурс.

Вид на горы, древние и улёгшиеся невысокими относительно хребтами, успокаивал и настраивал на философский лад.

Выбор места эксперимента пал на Уральские горы не случайно. Это были, с одной стороны, дневние горы палеозойского возраста с сильно смятыми, кое-где нарушенными разрывами. С другой стороны, они были живыми, растущими, меняющими свой облик.

И вся информация об этих изменениях хранилась в шельфах драгоценных и полудрагоценных камней, как в ДНК человека хранится информация об особенностях его организма. Как в вене хранится его генная история. Дело только в том, что прочесть историю живых гор можно только выведя анабиотик на максимальные временные режимы. Для этого они с Довом здесь, в геологическом лагере.

— А ты и вправду живёшь в джунглях Коста-Рики в кэмпингах работников НАСА? — у молодого геолога глаза почему-то разного цвета. («Наследство от бабки-шаманки», — смеётся он).

— Хотел бы я хоть на день оказаться в джунглях Коста-Рики!

Дов с удовольствием рассказывает этим молодым симпатичным ребятам о чудесном единении всего живого в Коста-Рике:

— В этой стране у всякого живого существа есть свобода и право на жизнь!