Людмила Шаховская - Жребий брошен

Вечером теплого мартовского дня два молодых человека ехали верхом по дороге к вилле Цитерис в сопровождении слуг, отставших от них, чтобы не мешать беседе. Это были Люций Фабий и один из его друзей Валерий Процилл.

– Скоро поворот, и нам придется расстаться, – сказал Фабий, – желаю тебе приятного вечера!

– Благодарю! – ответил Валерий. – Я со своей стороны также пожелал бы тебе успеха, если бы ты его не имел, или если бы успех там, где ты его вполне имеешь, мог бы принести тебе пользу.

– Я уже предвижу всю громадность пользы для меня, хоть и не от Цитерис… ха, ха, ха! Я к ней начинаю охладевать, Валерий, и езжу только потому, что Цезарь и все наши ездят к ней. Скоро настанут другие времена, мой милый… не до женщин будет!

– Из чего ты это заключаешь? Теперь дела государства так плохи, что нам, право, не до войны, и все довольны миром. Денег нет, оптиматы ссорятся…

– За Альпами вышла какая-то неурядица.

– Что же нам до этого?

– Цезарь принял это близко к сердцу.

– Я начинаю соглашаться, Фабий, что из твоего Юлия действительно выйдет что-нибудь замечательное, хоть и не такое достойное обожания, как ты уверял. Славно поступил он с упрямым Бибулом в прошлом году!

– Ха, ха, ха! Дурак вздумал тягаться с гением, а простой смертный – с потомком Венеры!

– Теперь горе Цицерону! Клодий сделался с помощью Цезаря плебеем и трибуном!

– По-моему, Цицерон напрасно осмеивал Клодия и колол ему глаза неудачей на выборах в сицилийские эдилы. Моя мать говорила ему это, предупреждала, да только куда там! Разве Марк Туллий слушает кого-нибудь? Даже перестал уважать советы своей Теренции… ничего хорошего для него не будет, если он поссорится со своею умною женой.

– Он ревнует ее к Саллюстию.

– Без всякого основания.

– Твоя правда, Фабий! Иногда бывает хуже, если муж не закроет глаза на невинные грешки жены – из простого кокетства может возникнуть страсть, если вмешается грозная ревность.

– Я это вижу, Валерий, на примере моих родителей. Моя мать никогда не увлеклась бы Цезарем, если бы отец не приревновал ее и не устроил ей грандиозную сцену, когда она кокетничала с ним.

– А у Цицерона может выйти еще хуже, потому что Теренция горда не меньше его. Стоит этим скалам симплегадским столкнуться на почве ревности – и их супружеский Арго разлетится вдребезги. Иметь Теренцию своим врагом… обороните нас Геркулес и все боги!

– До сих пор их от этого охраняет, как голубка аргонавтов, их дочь Туллия, и ее вмешательство между этими Симплегадами спасает Арго, но здоровье Туллии расстроилось.

– У нее чахотка.

– Если она умрет…

– Некому будет мирить родителей.

Друзья на несколько минут замолчали. Фабий насвистывал какую-то веселую любовную арию, а Валерий задумчиво глядел вперед на дорогу.

Кто был этот Валерий Процилл, которому суждено играть не последнюю роль в судьбе Цезаря? Это был молодой человек приятной наружности, с изящными манерами и кротким характером, вежливый и хладнокровно-рассудительный. Происхождения он был не знатного и далеко не считался богачом. Его отец Валерий Кабур был помещиком в Цизальпинской Галлии или Лигурии. По протекции Валерия Флакка, которому он оказал какие-то услуги, Кабур получил права римского гражданства и был причислен к роду Валериев. После смерти старика два его сына разделили свое наследство так, что старший Донотавр остался хозяйничать, а младший Процилл с небольшим капитальцем приехал в Рим искать счастья.

Валерий Процилл скоро прожил свои деньги. Не кутил он и не играл в кости на отцовское наследство, но ему просто, как говорится, не повезло в Риме. Пробовал он заниматься торговлей, пробовал отдавать внаем арендованный дом, пробовал откармливать мурен и зайцев на продажу – все пошло прахом, и юноша поневоле прибегнул к защите друзей, главным из которых был Фабий, сын Санги. Часто Валерий задумывался о своем будущем; роль приживалки у Фабия вовсе не нравилась ему; он ничего лучше не придумал, как искать выборной должности, хоть в самый маленький городок, и искал ее, но пока не нашел. В его жизни случилось событие, несколько усложнившее заботами его путь.

Валерий не влюбился… такой хладнокровный и расчетливый человек, как он, не может влюбиться сразу, как пылкий Фабий и другие, нет… Валерий нашел себе подходящую партию – девушку, которая понравилась ему, – и решил жениться, хотя эта невеста была беднее его самого.

Фабий нарушил молчание продолжением прерванной беседы.

– Поверь мне, Валерий, – сказал он, – лучше помириться и стать другом Цезаря, чем быть с ним во вражде. Ради своего дорогого Милона Цицерон упускает свои выгоды, как воду сквозь пальцы. Вражда его с Клодием не принесет тому пользы… лучше бы убрался он в Египет, когда ему давали поручение туда! Нет, он не поехал, чтобы не показаться беглецом. Убрался же его друг Помпоний Аттик даже без всякого поручения, а никто его не называет беглецом.

– Конечно, человеку, который скомпрометировал себя, как Цицерон после процесса Клодия, ничего не остается лучшего, чем путешествие по заграничным святыням.

– Цицерон не Цезарь, друг мой! Цезарь еще хуже скомпрометировал себя скандалом при дворе царя вифнского, да ему все сошло с рук, такова Цезарева Фортуна! А Цицерон не то. Разве Цицерон мог бы сделать то, что сделал Цезарь со своим товарищем? Никогда! Славно отделал Цезарь Бибула! Ха, ха, ха! Не поладили и повздорили; Цезарь взялся за оружие, кликнул своих друзей и протурил Бибула с форума, пусть потом толкуют об этом поступке, что угодно! Вот что называется умением заставить говорить о себе! Только гении способны на такие штуки! Я уверен, что Цезарь протурит всякого, кто вздумает спорить с ним. Даже жалобу Бибула на насилие не приняли в сенате, и Бибул с тех пор никуда носа не показывает… ведь ты знаешь песню…

Пропевши это саркастическим тоном, Фабий громко расхохотался и готов был бесконечно продолжать речь о своем полубоге, если бы друг не прервал его.

– До свидания! – сказал Валерий, сворачивая на другую дорогу, и поехал мелким леском одиноко.

Чудный весенний вечер навеял глубокую думу на мысли молодого человека. Последние лучи заходящего солнца, прорезаясь между стволами деревьев и сучьями кустарников, ярко сияли, точно пламя, окрашивая все на своем пути в пурпур. Все было тихо вокруг, только две-три птички, собираясь на ночлег в гнезда, перекликались где-то незримо в кустарнике.