Людмила Шаховская - Жребий брошен

– Будет ли у меня свое гнездышко? – мечтал Валерий, радостно предаваясь очарованию этого вечера.

Он любил и был любим взаимно, не видя препятствий к счастью, потому что родня его невесты вся заключалась в полуслепом старике-дедушке, а его брат не имел на него ни права, ни влияния. Полюбил, посватался, получил согласие… кто же помешает ему жениться?

В этот вечерний час Валерия ожидали близ виллы Цитерис, но не на буйную пирушку с танцами и азартной игрой.

На берегу озера, на опушке рощи, посвященной Церере, возвышался небольшой бедный сельский храм из белого камня. Неуклюжие толстые колонны его портиков растрескались и почернели от времени, вместо отвалившейся извести на стыках камней лепился зеленый мох, из которого выглядывали ящерицы.

Здание готово было рухнуть, потому что бедняки-пахари этого округа не могли поддерживать его, а богачи-помещики, тратя миллионы на другое, не давали ни единой мелкой монеты на святилище богини полей, починка которого не открывала им дороги к почестям и известности, как отделка храмов больших городов. Какое дело помещикам до сельской часовни? Они в ней не молятся. Пусть чинят ее пахари, приносящие там жертвы!

Уже несколько лет в праздники Цереалий жертвы приносились вне святилища – пахари боялись входить туда.

Не боялся этого и входил под ветхие своды только старый полуслепой Гратидиан, жрец Цереры, давно поселившийся в этих местах. Его жилище было в нескольких шагах от храма – каменная лачужка, такая же бедная, но кое-как поддерживаемая общими усилиями старика, его внучки и единственного слуги-отпущенника, ровесника ему по возрасту.

– Живем же мы в этом доме – он на нас не валится и авось не повалится! Что же бояться ходить в храм? Авось и он не повалится! – говорил Гратидиан, но не мог убедить никого. Даже его слуга, со страхом и трепетом рисковавший подняться под портик, в само святилище не ходил, и Гратидиану приходилось самому мести там пол и обмывать статую богини.

Мало-помалу старик приучился ко всеобщему опасению и престал убеждать других следовать за собой внутрь.

Для старого жреца Церера была единственным божеством, которому он молился с полной верой в ее благосклонность, не уменьшая своего благоговения, если его мольбы не исполнялись.

– Стало быть, так надо… богиня лучше меня знает, что лучше, – говорил он с покорностью.

Сначала старик лишился сына, убитого на дороге разбойниками, а потом и снохи, зачахшей от лихорадки. У него осталась одна внучка – веселая черноглазая Летиция. Не напрасно назвал он ее так! [21] Laetitia – радость. С самого детства постоянно была она резва и весела, не падая духом и не страдая телом от плохих жизненных обстоятельств. Ее голосок в час заката раздавался точно щебетание малиновки.

– Сходи за водой, Педий, а я подою корову, – говорила она слуге, – потом принеси вина из подвала, только не задень мехом о старый гвоздь, что вбит там в дверь вместо скобки, не проткни об него мех [22] Бедняки, не имея посуды, держали свое вино в бараньих и других шкурах. . Котелок-то я уже вычистила… а это что? Ах, какая я неряха! Дедушкина выстиранная сорочка висит. Ждем гостя, а белье не убрано с дерева… мед-то ты, кажется, принес не слишком хороший, ну, ничего, сойдет!

– Летиция! Радость моей старости! – позвал жрец, сидевший на небольшой террасе, смастеренной у крыльца.

– Сейчас, дедушка. Я корову дою.

В те времена, вместо чая или кофе, гостей угощали кальдой – вскипяченной смесью из красного вина и воды. Пьяницы пили под видом кальды одно вскипяченное вино, а люди трезвые разбавляли ее еще и молоком и прихлебывали с разными печеньями и сластями. У богачей для кальды были дорогие самовары (caldarius), похожие на наши. Из этой посуды прославился самовар Хрисогона, отпущенника Суллы [23] Речь Цицерона в защиту Росция Америйского, пар. 47. . Он купил его на аукционе так дорого, что прохожие, слыша голоса набивающих цену и глашатая, думали, что дело идет о продаже поместья.

В доме Гратидиана, конечно, не было никакого самовара. У него из меди-то всего были один священный нож и блюдо, да несколько монет в деревянном сундуке. Его внучка готовилась варить кальду для жениха по-простому – в котелке над очагом.

Летиции было только четырнадцать лет, но нужда выучила ее заниматься всем, что требовалось для хозяйства. Она уже умела шить, стирать, доить корову, править лошадью, полоть огород и т. п.

Все состояние ее деда заключалось в небольшом поле, расстилавшемся у рощи на берегу озера. Он сеял хлеб и разные овощи, разводил пчел, ловил рыбу и этим кое-как питался, продавая излишки на базаре города Тибур.

Через некоторое время в лачужке снова раздался звонкий голосок Летиции, спорившей о чем-то со слугой.

– Летиция! Радость моей старости! – окликнул ее снова жрец.

– Сейчас, дедушка! – И хорошенькая резвушка выпорхнула на террасу. – Что тебе угодно?

– Ножку-то… ножку-то себе не сломай, мотылечек! Половица-то вишь, вот эта, она проваливается. Ну, да авось не провалится!

– О, конечно, дедушка, не провалится!

– Я все думаю о тебе, дитятко, думаю, думаю, из ума нейдет. Уж вот три месяца, как твой жених хлопочет о своем месте, а никакого толку не выходит. Ты что же все норовишь убежать от меня? Посиди со мной!

Девочка села подле Гратидиана на лесенку террасы и обняла его, положив голову к нему на плечо. Он показал своей костистой рукой на кедровый парк за озером и грустно промолвил:

– Нейдут у меня из головы и те злодеи, дитятко. Думаю, думаю о них… Ну, да авось они не нагрянут!

– Конечно, не нагрянут, дедушка… успокойся.

Парк за озером относился к вилле Цитерис.

– Успокоюсь я, совсем успокоюсь только в тот день, когда ты наденешь покрывало замужней, – продолжал Гратидиан, поцеловав голову внучки, – а все-таки нет худа без добра, Летиция! Не пускал бы я тебя туда продавать наш мед, не было бы у тебя жениха.

– Это так, дедушка, но зато ссора с Клодием из-за меня может повредить Валерию.

– Полно, дитя! Вреда для него до сих пор еще не видно, а пользы много – любовь отвлекла его от той дурацкой пьяной компании. Неразумна ты еще… еще не все понимаешь…

– Однако, понимаю, что без меня Валерий женился бы на знатной госпоже, сделался бы богачом, претором. Дедушка, я для него тормоз! О, зачем я не знатна, не богата!

– Зато у тебя есть сокровище, какое не всегда найдешь у знатной миллионерши – чистое сердце и добродушие. Это все, что ты несешь в приданое, но потом, когда поумнеешь, дашь Валерию и кое-что получше – разумную помощь советом. Умная жена-советница дороже денег.

– А все-таки зачем я не знатная! Ах, дедушка! Какой хорошенький домик я выстроила бы тебе здесь! Как бы мы зажили-то хорошо! И храм я починила бы, и купила бы новую лошадь, а уж тебе непременно бы вышила сорочку красным шелком по белому сукну. Слуг мне не надо. Слуги только мешали бы мне. Я стала бы хозяйничать, как теперь… пожалуй, взяла бы старую Претту для помощи Педию, а больше никого, никого не надо!