Людмила Шаховская - Жребий брошен

Отец и мать, братья и супруг ожидают скорбную Маб, носясь легкими тенями вокруг костра… и зовут они Маб… и радуются моей готовности умереть в очистительном пламени, посвятив кровь богам… зовут… пора! Иду, иду к вам, дорогие мои… прощай, жизнь! Маб обрекает себя богам ради блага доблестных вождей отечества.

Она пела, слегка раскачиваясь; несколько раз неудержимые слезы прерывали ее речитатив. Кончивши, она встала.

Верховный друид сказал ей:

– Королева Маб, ты заслужила всеобщее одобрение; соверши же до конца свой подвиг, как начала его. Будь мужественна; не произноси бранных слов на вождей, поражающих тебя как жертву. Если муки вызовут скорбь и гнев в твоем сердце, то проклинай врагов, а не нас.

– Я не могу идти, – прошептала она, зашатавшись от головокружения.

Верховный друид поддержал ее, дал ей выпить глоток вина и повел на курган.

– Благие боги даруют тебе за доблесть долговременное могущество в виде феи лесов, – сказал он, ободряя Маб, – а потом снова возродят тебя на земле к жизни, более счастливой, чем твоя прошлая.

Маб только глубоко вздыхала в ответ и покорно всходила, опираясь на руку старика.

На вершине кургана Кадмар туго закрутил распущенные волосы Маб, обмотал их вокруг ее головы и прикрепил венком из дубового хвороста. Потом он завязал глаза Маб узкой полоской холстины, чтобы она не могла сглазить вождей злобным взором.

Обнажив тело до пояса, старик связал ей руки сзади, положил на костер и подкатил ей под спину толстое бревно, чтобы грудь обреченной лежала выше остального тела для удобства жертвоприносителей, привязал к этому бревну ее руки у локтей, чтобы она не металась, скрутил веревкой ее ноги от колен до ступней и также привязал их к тяжелым бревнам костра.

Исполнив все это, верховный друид сошел с кургана и обратился к вождям: «Я приготовил жертву. Приступим теперь, вергобреты, к выбору лиц, достойных быть у жертвенника, и к установлению порядка церемонии».

Совет начался.

Маб лежала на костре в самом неудобном положении, варварски туго связанная. Веревки из древесного лыка до крови стянули ее руки и ноги. Голова низко свесилась назад с толстого бревна без всякой опоры, перетянутая на висках повязкой, закрывающей глаза, обремененная намотанными волосами, сдавленная венком, до того плотно надвинутым, что хворост впился в ее лоб.

Необтертая после омовения вода застыла при морозе на обнаженной груди мелкими льдинками и терзала кожу Маб, точно сотни иголок.

Больше двух часов в среде вождей тянулись споры о лицах, имеющих право участвовать в жертвоприношении, об их очереди, о количестве ударов и заклятий над телом жертвы, о порядке шествия и так далее.

Они чуть не подрались вследствие своей гордости, забыв, что только что клялись в единодушии общих действий. Эдуи не уступали арвернам, карнуты – секванам, эбуроны – нервиям… Никто не думал о том, что из-за этого подвергается лишним мучениям живое существо, ни в чем не повинное, добровольно отдавшееся на смерть.

Забытая всеми Маб дала волю своей скорби. Не имея возможности шевелиться, она только нервно содрогалась; одна голова ее осталась не привязанной к костру, но длинные, густые, тяжелые волосы, как гиря, тянули ее вниз, и каждое движение головы причиняло Маб нестерпимую боль в шее. Она истерически рыдала. Стоявшие у кургана младшие друиды слышали не раз среди глухих воплей обреченной имя Фабия, произносимое ею с проклятием.

Порядок жертвенной церемонии, наконец, был определен благодаря усилиям друидов и уступчивости некоторых вождей. Первенство было отдано Амбриориксу, а второе место – Камулогену. Старший летами вергобрет уступил тут поневоле более младшему как недавнему победителю римлян. За ними следовали по очереди Верцингеторикс, Литавик, Эпазнакт, Луктерий, Коммий и другие более молодые, но уже отличившиеся на войне люди. Всех определенных для церемонии жертвоприношения было пятнадцать человек. Они взошли на курган и разместились около костра в порядке очереди. За ними взошел верховный друид с жертвенным ножом, два собирателя крови с чашами и два гадателя с дощечками для заметок о своих наблюдениях. Эти пятеро жрецов разместились около головы Маб, чтобы наблюдать за ее стонами, словами и судорогами, делая по всему этому заключения о грядущих событиях.

Внизу поляна освещалась разложенным на ней костром, но на кургане было довольно темно; поэтому нельзя было видеть всех мелочей устройства жертвенника и положения обреченной, но никто не тревожился ни о чем, полагаясь на опытность старого Кадмара, укладывавшего Маб. Все были спокойны и казались довольными.

Вручив жертвенный нож Амбриориксу, верховный друид простер руки над головой обреченной и воззвал к богам:

– Вам, верховные боги, мы посвящаем эту женщину, благородную происхождением и чистую жизнью. Если в ней осталось что-либо нечистое на теле, одежде или совести ее, то священное пламя да очистит их!

Примите, боги, благосклонно нашу жертву и дайте успех оружию вождей наших!

Ты, Гезу-громовержец, истреби молнией врагов наших и развей по ветру прах их. Ты, Камул-согреватель, спали пожарами лагеря, а засухой – нивы римлян. А ты, Дит-произроститель, наш отец-родоначальник, повели земле поглотить врагов в ее разверзстые недра.

Несколько мгновений прошло в полной тишине. Амбриорикс присмотрелся в полумраке к груди жертвы, примерился, потом, громко воскликнув: «Смерть Юлию Цезарю!», нанес Маб легкую рану и передал нож Камулогену.

Маб резко вскрикнула. На несколько мгновений все стихло, пока девяностолетний старец готовился к своему удару.

– Смерть Лабиену! – проговорил Камулоген с кашлем, но рука маститого вождя была сильнее его голоса. Он ранил Маб и передал нож Верцингеториксу.

– Смерть Квинту Цицерону!

– И Люцию Росцию!

– Марку Антонию!

– Силану!

– Всем легатам!

– Преторам!

– Сотникам и трибунам!

– Дивитиаку-эдую!

– Седунам и ремам и всем изменникам!

После каждого возгласа следовал удар в грудь обреченной, затем резкий крик или протяжный стон Маб, сменявшийся полной тишиной на несколько мгновений. После нескольких ран страдалица стала ослабевать от потери крови; ее вскрики и стоны с каждым новым ударом делались глуше, и наконец, прекратились совсем; она лишилась чувств, но друиды-гадатели привели ее в сознание, влив ей в рот вина и какой-то эссенции.

У вождей было так много знакомых среди римлян – знакомых, насоливших им как назойливые кредиторы, удачливые игроки, счастливые соперники в любви, что вся грудь, плечи и бока жертвы уже были изранены. Прошло больше часу времени, а перечень заклятий еще не истощился, хоть произносилось уже по десяти и более имен за раз. Вожди вспомнили все мелочные дрязги с римлянами и перебирали имена даже ростовщиков и маркитантов, неугодивших им требованием уплаты.