Иван Барков - Нецензурная поэзия (СИ)

Он, избежав разврата Света,
Затянут был в разврат иной,
Его душа была согрета
Наркотиков струей шальной.

Ширялся Вова понемногу,
Но парнем славным был, ей- богу!
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.

Ведь наш Онегин в эту пору
От ебли частой изнемог,
Лежал один, задернув штору,
И уж смотреть на баб не мог.

Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Hашел другую он затею:
И начал крепко выпивать.

Что ж, выпить в меру — худа нету!
Hо наш герой был пьян до свету.
Из пистолета в туз лупил
И, как верблюд в пустыне, пил…

О вина, вина! Вы давно ли
Служили идолом и мне?
Я пил подряд: нектар, говно ли.
И думал — "Истина в вине!"

Ее там не нашел покуда.
И сколько не пил — все вотще!
Но пусть не прячется, паскуда,
Найду, коль есть она вообще.

Онегин с Ленским стали други:
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, за жизнь пиздят.

Но тут Онегин замечает,
Что Ленский как-то отвечает
На все вопросы невпопад,
И уж скорей смотаться рад,

И пьет уже едва-едва,
Послушаем-ка их слова:

— Куда, Владимир, ты уходишь?
— О, да, Евгений, мне пора.
— Постой, с кем время ты проводишь?
Или уже нашлась дыра?

— Ты прав, Евгений, только, только…
— Ну, тары-бары, ну народ!
Как звать чувиху эту? Олька?!
Что не дает?! Как не дает?

Да ты, видать, неверно просишь.
Постой, ведь ты меня не бросишь
На целый вечер одного?
Не ссы: добьемся своего!

— Скажи: там есть еще одна?
Сестрица Ольги? — Пусть бедна -
Свези меня!
— Ты шутишь? Hету?!
Ты будешь тулить ту, я — эту.
Так что ж — мне можно собираться?
И вот друзья уж рядом мчатся.

Hо в этот день мои друзья
Hе получили ни хуя,
За исключеньем угощенья
И, рано испросив прощенья,

Их сани мчат дорогой краткой -
Мы их послушаем украдкой:
— Ну что, у Лариных хуйня?
— Напрасно поднял ты меня!

Ебать я ни кого не стану,
Тебе ж советую — Татьяну.
— А что так?
— Милый друг мой Вова,
Баб понимаешь ты хуево.

Когда-то, в прежние года,
И я ёб всех — была б пизда!
С годами гаснет жар в крови:
Теперь ебу лишь по любви…

Владимир сухо отвечал,
А после, во весь путь, молчал…

Домой приехал, принял дозу,
Ширнулся, сел и загрустил.
Одной рукой стихи строчил,
Другой хуй яростно дрочил.

Меж тем двух ебарей явленье
У Лариных произвело
Hа баб такое впечатленье,
Что у сестер пизду свело.

Итак, она звалась Татьяна!
Грудь, ноги, жопа — без изъяна.
И этих ног счастливый плен
Мужской еще не видел член.

Вы думаете: не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела,
И изменялася с лица!

И все-же, несмотря на это,
Благовоспитаной была:
Романы про любовь искала,
Читала их, во сне кончала,
И целку строго берегла…

Не спится Тане, враг не дремлет,
Любовный жар ее объемлет.
— Ах, няня, няня, не могу я,
Открой окно, зажги свечу…

— Ты что, дитя?
— Хочу я хуя,
Онегина скорей хочу!..

Татьяна рано утром встала,
Пизду об лавку почесала.
И села у окошка сечь,
Как Бобик Жучку будет влечь.

А бобик Жучку шпарит раком,
Чего бояться им, собакам?
Лишь ветерок в листве шуршит,
И улететь скорей спешит…

И думает с волненьем Таня:
"Как это Бобик не устанет
Работать в этих скоростях?.."
Так нам приходится в гостях
Или на лестничной площадке
Кого-то тулить без оглядки…

Вот Бобик кончил, с Жучки слез -
И вместе с ней умчался в лес.
Татьяна у окна — одна,
Осталась, горьких дум полна.

А что ж Онегин? С похмелюги
Рассолу выпил целый жбан,
Нет средства лучше, верно, други?
И курит топтаный долбан.

О, долбаны, бычки, окурки!
Порой вы слаще сигарет.
Но мы не ценим вас, придурки,
И ценим — лишь когда вас нет.

Во рту — говно, курить охота,
А денег только пятачок.
И вдруг в углу находит кто-то
Полураздавленный бычок.

И крики радости, по праву,
Из глоток страждущих слышны!
Я честь пою, пою вам славу -
Бычки, окурки, долбаны!

Еще кувшин рассолу просит
И вдруг письмо служанка вносит.
Он распечатал, прочитал, -
Конец в штанах мгновенно встал.

Себя не долго Женя мучил
Раздумьем тягостным, и вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.

В мечтах Татьяну он представил:
И так, и сяк ее поставил,
Решил: сегодня ввечеру
Сию Татьяну отдеру.

День пролетел, как миг единый.
И вот Онегин уж идет,
Как и условлено в старинный
Парк. Татьяна ждет.

Минуты две они молчали,
Подумал Женя: " Ну, держись!"
И молвил: "Вы ко мне писали?"
И гаркнул вдруг: "А ну, ложись!"

Орех могучий и суровый
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин хуй багровый
Из плена брюк освободил.

От ласк Онегина небрежных
Татьяна как в бреду была.
Шуршанье платьев белоснежных.
И после стонов неизбежных
Свою невинность пролила.

Ну, а невинность эта, братцы,
Уж истинно, и смех, и грех.
Хотя, поглубже разобраться —
Надо разгрызть, чтоб съесть орех.
Но тут меня вы извините,
Изгрыз, поверьте, сколько мог.
Теперь увольте и простите -
Я целок больше не ломок!

На этом месте вопрошаю
Я, живший век, ебена мать:
Ведь должен кто-то их ломать?
Я никого не осуждаю!..
Но оправданья не ищите,
Коль вы внимательно следите
За всем развитием главы,
Поймете всё и сами вы.

Ну вот, пока мы здесь пиздели
Евгений Таню отдолбал
И вместе нам теперь придется
За ними поспешить на бал…

О! Бал давно уже в разгаре:
В гостиной жмутся пара к паре,
И член мужчин всех напряжен
На баб всех, кроме личных жен!

Да и примерные супруги,
В отместку брачному кольцу,
Кружась с партнером в бальном круге,
К чужому тянутся концу.

В соседней комнате, смотри-ка:
На скатерти зеленой — сика,
А за портьерою, в углу,
Ебут кого-то на полу.

Лакеи быстрые снуют,
В бильярдной так уже блюют!
Здесь хлопают бутылок пробки,
Татьяна же, после поебки,
Наверх тихонько пробралась,
Прикрыла дверь и улеглась.