Иван Барков - Нецензурная поэзия (СИ)

Спешит в сортир Евгений с ходу:
Имел он за собою моду
Усталость ебли душем снять,
Что нам не дурно б перенять!

Затем к столу Евгений мчится.
И надобно ж, друзья, случиться:
Владимир с Ольгой за столом,
И хуй, естественно, колом.

Он к ним спешит походкой чинной,
Целует руку ей легко,
"Здорово Вова, друг старинный,
Jeveus nome preaux, бокал "Клико"!

Бутылочку "Клико" сначала,
Потом "Зубровку", "Хванчкару"
Короче, к вечеру уже качало
Друзей, как листья на ветру.

А за бутылкою "Особой",
Онегин, плюнув вверх икрой,
Назвал Владимира" разъебой",
А Ольгу — " ссаною дырой"!

Владимир, побледнев немного,
Чего-то стал орать в пылу.
Но бровь свою насупив строго,
Спросил Евгений: "По еблу?"

Хозяину, что вдруг нагрянул,
Сказал: "А ты пойди поссы!"
Потом на Ольгу пьяно глянул
И снять решил с нее трусы.

Сбежались гости. Наш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Достал карманный пистолет -
Толпы простыл мгновенно след!

А он, красив, могуч и смел,
Ее меж рюмок поимел.
Затем зеркал побил немножко,
Прожег сигарою диван,
Из дома вышел, крикнул: "Прошка!"
И уж сквозь храп: "Домой, болван."

Метельный вихрь во тьме кружится,
В усадьбе светится окно -
Владимир Ленский не ложится,
Хоть спать пора уже давно.

Он в голове полухмельной
Был занят мыслею одной.
И под метельный ураган
Дуэльный чистил свой наган.

"Онегин — сука, блядь, зараза,
Разъеба, пидор и говно!
Лишь солнце встанет — драться сразу!..
Дуэль до смерти! Решено!"

Залупой красной солнце встало.
Во рту, с похмелья, стыд и срам.
Онегин встал, раскрыл ебало
И выпил водки двести грамм.

Звонят. Слуга к нему вбегает,
Надеть рубашку предлагает,
На шею вяжет черный бант,
Дверь настежь — входит секундант!

Не стану приводить слова…
Не дав пизды ему едва,
Сказал Онегин, что придет:
У мельницы пусть, сука, ждет!..

Поляна белым снегом крыта.
Да, здесь все будет шито-крыто!
Забиты коль по краям,
Теперь враги, вчера — друзья!

И так спокойно, без волнений,
"Мой секундант", — сказал Евгений,
"Вот он, мой друг, — месье Шартрез".
Становятся между берез.

Мириться? Hа хуй эти штуки!
"Наганы взять прошу я в руки" —
Промолвил секундант — и вслед
Евгений поднял пистолет.

Он на врага глядит сквозь мушку,
Владимир тоже поднял пушку
И ни куда-нибудь, а в глаз
Наводит дуло, пидарас.
Евгения менжа схватила,
Мелькнула мысль: "Убьет, мудило!
Но — ни хера, дружок, дай срок".
И первым свой спустил курок!

Упал Владимир, взгляд уж мутный,
Как будто полон сладких грез.
И после паузы минутной
"Пиздец" — сказал месье Шартрез…

Весна для нас — сплошная мука:
Будь хром ты, крив или горбат -
Лишь снег сойдет, и к солнцу штука.
А в яйцах звон! Где звон? — Набат!

Прекраснейшее время года,
Душа гитарою поет.
Преображает нас природа:
У стариков и то встает!..

Лист клейкий в пальцах разотрите,
Дела забросьте все свои,
Все окна — настежь, посмотрите:
Ебутся лихо воробьи!

Вокруг нее крик-скок, по кругу,
Все перья — дыбом, бравый вид!
Догонит милую подругу -
И раком, раком норовит.

Весной, как всем, друзья, известно,
Влупить мечтает каждый скот.
Но краше всех, признаться честно,
Ебется в это время кот.

О, сколько страсти, сколько муки,
Могучей сколько простоты!
Коты поют, и эти звуки
Своим подругам шлют коты.

И в схватке ярой рвут друг друга -
В любви сильнейший только прав!
Лишь для него стоит подруга,
Свой хвост с готовностью задрав.

И он придет, окровавленный, -
То право он добыл в бою!
Покровы прочь: он под Вселенной
Подругу выебет свою.

Нам аллегории не внове.
Но все ж скажу, при всем при том,
Пусть не на крыше и без крови,
Но не был кто из нас котом?

И пусть с натяжкою немножко,
Но в каждой бабе есть и кошка.
Вам пересказывать не стану
Я всех подробностей. Скажу

Лишь только то, то, что Татьяну
Одну в деревне нахожу.
А Ольга? Что ж, натуры женской
Не знал один, должно быть, Ленский.

Ведь не прошел еще и год,
А Ольгу уж другой ебет!
Оговорюсь: другой стал мужем.
Но не о том, друзья, мы тужим -
Знать, так назначено судьбой.
Прощай же, Ольга, хуй с тобой!..

Затягивает время раны,
Но не утихла боль Татьяны,
Хоть уж не целкою была,
А дать другому не могла.

Онегина давно уж нету -
Бродить пустился он по свету.
По слухам, где-то он в Крыму -
Теперь всё по хую ему!..

"Но замуж как-то нужно, всё же,
Не то — на что это похоже?
Ходил тут, девку отодрал,
Дружка убил да и удрал". -

Твердила мать. И без ответа
Не оставались те слова:
Приблизилось лишь только лето -
И вот нагружена карета
А впереди — Москва… Москва…

Дороги! Мать твою налево:
Кошмарный сон, верста к версте…
О, Александр Сергеич, где Вы?
У нас дороги — еще те!

Лет чрез пятьсот дороги, верно,
У нас изменятся безмерно,
Так ведь писали, помню, Вы?
Увы! Вы, видимо, правы!

Писали Вы — дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы и блохи
Уснуть спокойно не дают.
И на обед дают гавно…

Теперь забыто все давно.
Клопы уже не точат стены,
Есть где покушать и попить,
Но цены, Александр Сергеич, цены
Уж лучше блохи, блядью быть!

Что там Лондоны и Парижи,
Что Штаты, плёсы, авеню?
Россия мне дороже, ближе -
Я ей вовек не изменю!

Зачем скрывать, что всем известно?
В Москве есть много чудных мест
Но я, друзья, признаюсь честно:
Известен мне один подъезд.

Быть может, что мое писанье
В такие руки попадет,
Что эти строки с содроганьем
Прочтет читатель, коль дойдет

Не надо морщиться, не надо
И ложных выдвигать идей.
Подъезда этого ограда
Великих видела людей.

Да, жизнь я с шахматной доскою
Сравню. И только ли свою?
Миг — в черной клетке я с тоскою,
Миг — и уж в белой я стою.

Во тьме годов цвет черный тает,
А белый долго глаз хранит.
Поэтому всё улетает
Назад, всё в прошлое летит.