Семен Фруг - Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 1

И жадно я душой ловил слова твои…
И новая струна на лире появилась —
И зазвучала песнь о вере и любви,
И сила в ней могучая таилась…

Я звал тебя, когда в рядах святых бойцов,
За правду и любовь подняв святое знамя,
Я стал изнемогать под натиском врагов, —
Когда кругом губительное пламя,

Клокоча и шипя, сжигало всё, что мне
О правде, о любви, о счастье говорило, —
И ты явилась мне, святая, вся в огне…
Невинное чело обвито было

Венком из терний… Кровь
струилась по щекам…
Но и́скрилась в очах таинственная сила…
И, долгий, скорбный взор поднявши к небесам,
Ты с грустью затаённой говорила:

«Ты видишь эту кровь?.. О, будь же, как и я,
Неустрашим, будь чужд холодному сомненью
И, веруя, любя, страдая и терпя,
Учи других страданью и терпенью!..»

И в хоре вещих струн еще одной струны
Раздался звук – глухой,
протяжный и печальный,
Как темной ночью плеск объятой сном волны,
Как стон последний в песне погребальной…

С тех пор минули дни и годы протекли —
И всё, что в глубине души моей смирялось
Волшебной силою надежды и любви,
Терпением упорным подавлялось, —

Всё поднялось со дна души больной
Угрюмым облаком, грозою закипая…
И я теперь опять зову тебя с тоской,
В отчаянье молясь и проклиная!

Явись, явись ко мне!.. Не стало больше сил…
Неволя и вражда мне сердце истерзали!..
Я верен был тебе, я искренно любил,
Но на любовь мне смехом отвечали!

Я верил – но кругом так тьма была густа…
Всё чистое и всё святое погибало…
И из груди змеёй холодной на уста
Невольное проклятье выползало!..

В тоске тяжёлой я все струны перебрал
На лире золотой, вручённой мне тобою, —
И за струной струна рвалась, и замирал
Последний звук под трепетной рукою…

Явись же мне теперь! Со словом ли любви,
В терновом ли венце, мечом ли потрясая…
Явись и научи, каким путём идти…
Явись, явись, великая, святая!..

Я внимаю мучительным стонам твоим,
И с глубокой тоскою в груди
Я гляжу на громады скалы роковой,
На тяжёлые цепи твои…
О, Зевес был жестокий, безжалостный бог,
Беспощадный во власти своей!..
Но умолкни на миг, жертва мести слепой,
Посмотри на меня, Прометей!
Не украл я у бога святого огня,
Не украл: он мне сам его дал,
И нести его к людям, в мир рабства и тьмы,
И беречь и хранить завещал!
Не украл я у бога святого огня
И не даром его получил:
И слезами своими, и кровью своей
Я за этот огонь заплатил.
И доныне ещё я плачу за него
И слезами, и кровью своей,
И не коршун один грудь больную клюёт —
Сотни коршунов, тысячи змей
В беззащитное бедное сердце впились,
Рвут кровавые раны мои…
О, что значат, в сравнении с мукой моей,
Все страданья, все муки твои?!.

Вы вновь звучите мне, забытые мотивы, —
И дышат сладостной прохладой на меня
Зелёные луга и палевые нивы,
И, в сени мирные приветливо маня,
Кудрявой головой дремучий лес качает
И грёзой тихою мне душу обвевает…

Молчит моя печаль, утихло в сердце горе,
Все боли улеглись, душа чиста, светла…
А песнь растёт, растёт, как в час
прилива – море,
Исполнена надежд, и света, и тепла…
И слышатся мне в ней, полны любви и ласки,
О счастии былом чарующие сказки…

Вот бедный уголок, где песней соловьиной
Катились дни моей исчезнувшей весны…
Всё снова предо мной стоит живой картиной,
И – мнится мне – среди глубокой тишины
Седая вечность мне кивает головою,
И тени прошлого беседуют со мною…

И говорят они про юность золотую,
Про веру тёплую, и грёзы, и мечты,
Что волновали ум и душу молодую
Пред светлым образом добра и красоты…
Я жадно внемлю им душой своей тревожной,
И радость для меня вновь кажется
возможной…

И вечно бы хотел я слышать эти сказки,
Забыв, что больше нет уже тех чудных дней,
Когда вокруг меня всё полно было ласки,
И смело называл я родиной своей
Те горы и поля, где – полный юной силы —
Цветами убирал отцовские могилы.

В надежде сладостной, в ликующих порывах
Не внемля голосу души моей больной:
«Не возвратить вовек тебе тех дней счастливых,
Как не поднять кустам, нависшим над рекой,
Росинок, что с ветвей украдкою скатились
И с мутною волной навек соединились…»

Горячих слёз бушующее море
Кипит и стонет предо мной,
И бой ведёт в нём на просторе
Моё отчаянное горе
С моей больной, измученной душой…

Стихает бой и снова закипает…
Бойцы ко дну идут – и там
Душа в бессилье замирает,
А горе… горе выплывает
И с хохотом несётся по волнам.

Перед тобою храм с закрытыми дверями.
Суровый ли чернец в безмолвной полумгле
Невольно задремал и бледными лучами
Играет блеск лампад на мертвенном челе?

Весталка ль юная, отдавшись буйной власти
Проснувшейся души, стоит перед огнём?
Полна отчаянья, полна безумной страсти,
Молитву ли творит в безмолвии ночном,

Иль шепчет злобные проклятья и укоры?
Кто скажет это нам? Железные затворы
Молчат, безмолвен храм, ответа не даёт…

Так не ищи ж в чертах, без
жизни, без движенья,
Ни смысла тайных дум, ни
скрытого значенья
Того, что в глубине души моей живёт.

Я вновь пришёл к тебе, родная сторона;
Пришёл измученный, с поникшей головою,
Но радостью немой душа моя полна,
Той тихой радостью, той светлой тишиною,
Что веют в полумгле румяных вечеров
С обрывов и низин днепровских берегов,
Где в светлой глубине души моей впервые
Два звука родились, согласные, родные,
Как два подземные ключа, —
И песня первая, свежа и горяча,
Зажглась в моих устах, вскипела под перстами
И брызнула со струн звенящими струями…

О родина моя, недаром же душой
Стремился я к тебе… Я помню вечер ясный,
Когда лишь в первый раз
прощался я с тобой, —
Безбрежной пеленой, цветущей и прекрасной,
Лежали вкруг меня родимые поля;
Широкого Днепра зеркальная струя,
Озарена вдали румяною зарею,
Звенела под горой, и сетью световою
Ложился отблеск золотой
От лёгкой зыби вод на скат береговой;
Сирень цвела; роса вечерняя сверкала, —
Всё миром, тишиной и негою дышало…