Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Хинские, хинцы – китайские, китайцы.

Бестолковщина – в своем переводе «De senectute» Цицерона Сковорода передал этим словом латинское insipientia – неразумность, глупость.

Басни были написаны в 1769 и начале 1770-х гг. Впервые опубликованы отдельным изданием: Сковорода Г. С. Басни Харьковскія. – Москва: Издание Московского попечительного комитета «Человеколюбивого общества», 1837.

Любезный приятель!.. – письмо обращено А. Ф. Панкову.

Картинка, сверху смешная… – В диалоге Платона «Пир» Сократ сравнивается с силеном (сатиром) – мифологическим существом безобразной или смешной внешности; терракотовые фигурки силенов часто служили грекам «шкатулками» для хранения драгоценностей или изваяний богов.

Велел писать стихи – об этом рассказывается диалоге Платона «Федон».

Эзоп (VII–VI вв. до н. э.) – знаменитый древнегреческий баснописец, сюжеты басен которого разрабатывались многими позднейшими баснописцами, в том числе и Сковородой.

Сила – то же, что и «мораль сей басни».

Платон – величайший древнегреческий философ (427–347 до н. э.), один из любимейших мыслителей Сковороды.

«Искусство усовершенствует природу» (лат.).

Слово эллинское, значит обезьяна рода и роста большого.

Самое доброе дело есть скучным без ослабы, а одно только безделье делать во сто раз скучнее.

«Год производит, не поле» (лат.).

Аристотель – великий древнегреческий философ (384–322 до н. э.), ученик Платона.

«В ритме мы наслаждаемся ясностью и порядком» (греч.). См. об этом: Аристотель. Политика, кн. V, гл. 5.

«Подобное к подобному ведет господь» (лат.).

Линкс – рысь.

Сие Хамово племя смеется наготе отчей.

Благодарение блаженной натуре – любимое Сковородой изречение древнегреческого философа Эпикура.

Один Бог есть сеятель дружбы.

Сиречь подобного к подобному ведет Бог.

Разностность, или противострастие.

Равностность, или сострастие.

Философские произведения Сковороды в значительной степени отличаются по форме от сочинений других отечественных мыслителей XVII–XVIII вв., у которых доминировал предельно монологичный трактат, а диалог играл второстепенную роль. Форма систематизаторского трактата явно не привлекала Сковороду, и лишь три его произведения можно условно отнести к этому школьному жанру: «Начальная дверь ко христианскому добронравию», «Икона Алкивиадская» и «Жена Лотова». Осознанный отказ философа от авторитарно-систематизаторского стиля мышления сказался и в его выборе диалогической формы для своих сочинений. Диалог характерен главным образом для низовой литературы того времени (многочисленные варианты «Беседы трех святителей», «Люцидарий», «Бенкет духовный» и др.), хотя нельзя не упомянуть и «Книгу души, нарицаемую злото» Петра Могилы, «Aristoteles problemata, albo Pytania o przyrodzeniu czlowieczym» Касиана Саковича, «Rozmowe bialocerkewska» Иоаникия Галятовского, «Ilias oratoria» Лаврентия Крщоновича, «Розглагольствие тектона си есть древодела с купцом» и «Разговор гражданина с селянином да с певцом или дьячком церковным» Феофана Прокоповича, «Вопросы и ответы краткие о вере и о прочиих ко знанию христианину нужнейших» Димитрия Ростовского.

Философский диалог Сковороды имеет «синкретический» характер, это очень сложное жанровое образование. С одной стороны, сковородиновский диалог, как показал Л. В. Ушкалов, генетически зависит от «сократического» диалога на всем протяжении его истории: от эвристических бесед Сократа и литературного диалога Платона, Ксенофонта, Эсхина и др. – до характерного для Средневековья диалога катехизисного типа, который в Новое время начинает регенерировать в своей жанровой памяти античные черты. Сковородиновские диалоги 70-х гг. демонстрируют как зависимость от катехизиса (своеобразная авторитарность истины и персонажей – ее носителей, дидактизм, специфическая незавершенность композиционной структуры, определенная одномерность образов-персонажей, скупость реальных деталей, воссоздающих обстановку беседы), так и выразительную ориентированность на «сократический» диалог (наличие особой поисковости персонажей и диалога в целом по отношению к истине, диалог как средство самопознания и выработки действенных понятий, использование приемов синкризы и анакризы, персонажи как характеры и «идеологи», наличие бытового, событийного, психологического фона, на котором разворачивается философская беседа, усиленная образность: наличие значительного числа аналогий, символов, аллегорий, использование мифов и т. д.).

С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что Сковорода вводит в структуру своего диалога различные элементы христианского храмового действа, которые придают диалогу характер «внехрамовой литургии». Литургия входит в философский и жанровый синтез диалога, поскольку постоянно присутствует в творческом мышлении философа. Как известно, Сковорода с детства любил церковное пение и сам пел на клиросе, «отменно, приятно», отмечает биограф. «Любимое, но не главное упражнение его была музыка, которою он занимался для забавы и препровождал праздное время. Он сочинил духовные концерты, положа некоторые псалмы на музыку, так же и стихи, певаемые во время литургии, которых музыка преисполнена гармонии простой, но важной, проницающей, пленяющей, умиляющей. Он имел особую склонность и вкус к акроматическому (диатоническому. – О.М.) роду музыки» (наст. изд., с.). Множество цитат из Библии, что так характерно для Сковороды, часто попадают в его сочинения опосредованно – через богослужебный канон, и в контексте диалога начинают выполнять особую, связанную с литургией функцию. Внимательный читатель ощущает музыкальную огласовку цитат из, скажем, Псалмов Давидовых, «призвук» мелодики церковного пения, создающих в смысловом пространстве диалога специфическую сакральную атмосферу, τονος богослужения. Внимание мыслителя к храмовому пению, структуре и смыслу богослужения, разумеется, не случайно. Православие вообще «есть по преимуществу религия литургическая», справедливо отмечал в свое время Н. А. Бердяев. Сковорода строил свое учение герменевтически – методом интерпретации сакрального текста, и потому закономерно включал в состав «символического мира» и текст богослужения в совокупности вербального, «жестового», музыкального, иконографического его составляющих. Логика Сковороды «синхронна» здесь логике традиции святоотеческой мысли, которая приходила от экзегетики св. Писания к так называемой мистагогии – толкованию богослужения как формы коллективного обожения (Кирилл Иерусалимский, Ареопагит, Максим Исповедник, Герман Константинопольский, Софроний Иерусалимский, Симеон Солунский, Николай Кавасила). Однако сковородиновское понимание литургии и таинств носит исключительно символический (аллегорический) характер, это текст, который требует иносказательного толкования, как и любой элемент «символического мира». Здесь Сковорода близок, как и в интерпретации св. Писания, тому же Клименту Александрийскому и Оригену. Метафизическое «пробуждение» приводит его к конструированию философского диалога как своего рода «внехрамовой литургии», подлинной формы богообщения – это зачастую не просто размышления персонажей, но делание, соглашающее («симфониа») сердца друг с другом в Боге, интеллектуализированная евхаристия, обожение, бытие-в-истине (подробнее см. примеч. к диалогу «Наркисс»).