Николай Каразин - Рождественские рассказы

Студенты переглянулись и стали кушать.

Один вздохнул и сказал:

— Бедная, бедная! Не выдержала испытания, не вынесла тяжести жизни и пала!

Другой произнес:

— Еще новая жертва нужды, жертва разврата!

Третий:

— Да простит ей Бог!

Четвертый:

— Я говорил, господа! Я говорил! Вот вам еще грустный пример ненормальности нашего социального строя...

А пятый ничего не сказал, только всхлипнул громко, а потом и совсем расплакался, и, наскоро дохлебав суп, отказался не только от битков с картофелем, даже от сладкого.

Прошло месяца три, может быть, немного более — это не так важно. В одной из самых дорогих гостиниц получена была телеграмма с приказом заготовить комнаты к такому-то числу, даже часу. Скоро после этого прибыл поезд из Парижа, прямого сообщения, который привез, в собственном комфортабельном вагоне, солидного господина с красавицей, заинтересовавшей своей внешностью даже бесстрастных железнодорожных жандармов. С ними прибыла еще дама очень полная, достаточно преклонного возраста, которую в креслах вынесли из вагона два дюжих ливрейных лакея.

Вы знаете, что без предъявления паспортов нельзя остановиться ни в какой гостинице — паспорта были предъявлены и прописаны в конторских книгах так:

«Тайный советник Агел-Шип с супругой — Ириною Яковлевной, урожденной Пупиковой. Вдова коллежского секретаря Екатерина Ивановна Пупикова».

Скоро, очень скоро весь Петербург узнал о их прибытии, да и не мудрено было узнать, а, значит, и заинтересоваться!

Старинный барский дом на одной из самых аристократических улиц был куплен тайным советником на имя своей жены и куплен, так как его прежний владелец не хотел даже продавать родовое жилище, за баснословную, сказочную цену. В неделю весь дом был отделан и отполирован заново, с изумительной роскошью, хотя и без особенного вкуса. Знакомства заводились удивительно скоро, хотя и не совсем разборчиво, началась целая серия блестящих балов и раутов, на которых хозяйка, блистая красотой и неотразимой грацией, очаровывала всех посетителей и даже посетительниц. Во всех гостиных нашего бомонда закипело самое ядовитое злословие, очевидный признак колоссального успеха...

La belle Agelchip была приглашена почетным членом самых недоступных для смертных благотворительных учреждений и платила щедрой рукой, ее супруг тоже не отставал в делах благотворительности, поражая величиной своих жертв и вкладов. Ирен сама даже устраивала благотворительные балы и базары, собирала вокруг себя художников, писателей, весь цвет нашей интеллигенции.

Конечно, тайному советнику претило иногда, по свойству его истинной натуры, тратить на дела богоугодные, но он знал, какая ничтожная часть доходит до рук нуждающихся, и подсмеивался втихомолку, подписывая крупные чеки.

К концу сезона оргия необузданного веселья в Петербурге затихла. Супруги Агел-Шип поехали за границу. Говорили, что у них в каждом городе завелись собственные замки и, где бы владельцы их ни появились, всюду они блистали гостеприимством и роскошью.

Злословие, как змея, ползло вслед за ними и не без основания. Говорили, что у них устраивались даже балы с полной обстановкой вальпургиевой ночи, молодежь, от двадцати до шестидесятилетнего возраста, даже и постарше иногда, систематически развращалась, чистые девы падали, святость семейного очага трещала по швам — охранители молчали и увлекались сами, а потому не протестовали...

В следующий сезон, снова в Петербурге, в самом разгаре веселья скоропостижно скончалась Екатерина Ивановна. Ее вскрыли и нашли печень в необыкновенно увеличенном размере. Печень эту взяли доктора для дальнейших научных исследований, а футляр от оной, сиречь, саму покойницу, погребли с подобающим торжеством и почестями. Говорили, будто один из молодых медиков, нуждаясь в папиросах, уступил эти останки кухмистеру Бутербродову, — но мало ли какие глупости ходят по городу в виде слухов...

Смерть мадам Пупиковой прошла бы совершенно бесследно и даже, наверное, была бы скоро забыта, если бы эта смерть не отразилась в характере Ирины Яковлевны.

Кончина матери, да еще так неожиданно, без напутствия и покаяния, подействовала на дочь как «memento mori» и заставила ее в первый раз задуматься не на шутку.

В «веселом доме», не надолго впрочем, притихло. Подъезды, прислуга, экипажи и сама владетельница облеклись в глубокий траур. Она вспомнила, что пора придумать что-нибудь в роде фаустовского, как бы это попробовать тоже приставить сатане нос, позаботиться о спасении своей души от рук ужасного и, наверное, беспощадного кредитора. Она видела кругом, что даже после самой пламенной любви как быстро мужья надоедают своим женам, а мужьям — их прекрасная половина, как эти мужья рады бывают отделаться от жен... Недавно еще один из таких с увлечением сознавался, что готов черту душу продать за подобную услугу... Она давно уже хлопотала, чтобы подобное чувство испытал ее тайный советник, но увы! — m-r Агел-Шин был очень доволен, кушал с аппетитом и положительно молодел от своей счастливой семейной жизни, обставляя Ирен самой рыцарской предупредительностью, относясь необыкновенно любезно к ее счастливым и не особенно счастливым, но многочисленным поклонникам. По миновании обусловленного в контракте срока, он ни разу не переступал порога ее спальни и вел себя безукоризненно.

Ирен трепетала, чувствуя, что душа ее когда-нибудь да не удержится от того, что ей предназначено, и это чувство, вот именно после кончины маменьки, стало ее особенно преследовать, отравляя веселье и радости привольной жизни во всех ее проявлениях...

Она долго, упорно думала, и, наконец, ее осенила блестящая мысль. Она решила переменить тактику, и вот, однажды, тайный советник получил предписание находиться при своей супруге безотлучно и вступить во все права мужа, во всем их объеме.

Сначала, несмотря на свое демоническое провидение, m-r Агел-Шип не понял, в чем дело, но потом сообразил и задумался в свою очередь. Вся обстановка дома резко переменилась, жена превратилась в кроткую, покорную овечку, безгранично любящую своего мужа, она стала ревнива, как бенгальская тигрица, и понятно: она так дорожила прочностью своего счастья... Вечная боязнь потерять свое сокровище развила у нее потерю аппетита, расстроила нервы, часто стала вызывать истерические припадки. Наемные шпионы следили за каждым шагом тайного советника, доносили, и достаточно было самого ничтожного предлога, чтобы вызвать тяжелое объяснение с упреками, слезами и припадками неукротимого бешенства, по всем залам запахло валерьяновыми каплями, а запах этот, как известно, очень нравится кошкам, но неизвестно, разделяют ли кошачий вкус жители преисподней...