Николай Каразин - На далеких окраинах

— Там, там... — джигит указал рукой вперед. — Люди едут, чужие люди!..

Справа и слева подымались крутые обрывистые скаты, разве коза могла бы еще лепиться по этим почти отвесным крутизнам. Джигит глазами мерил эти высоты, он, словно, думал кинуться к ним; он даже лошадь свою собрал поводом и поднял плеть.

По ущелью ясно слышался топот конских ног. Не один, не два всадника ехали им навстречу. Все ущелье стонало от приближавшейся конной массы.

— Ну, беда... — произнес Батогов и подумал: — Значит не судьба; это, что называется, ни взад, ни вперед.

Тупое ожесточение овладело всем его существом... Он вынул шашку из ножен и судорожно, словно хотел раздавить железо, стиснул ее рукоятку.

— Назад, скорее назад! — крикнул Юсун, повернул своего серого и, проскользнув мимо Батогова, понесся обратно к кишлаку.

Нисколько не раздумывая; зачем, куда, привыкнув доверяться находчивости своего испытанного джигита, Батогов поскакал в ту же сторону. Вся деревня была наполнена всадниками, когда наши беглецы выскакали из лощины. Тотчас же они поехали шагом; Юсуп принял совершенно спокойный вид, Батогов подражал ему во всем.

— А он что-то затевает, — думал он, — поглядим.

Юсуп перегнулся несколько набок, принял самую небрежную позу, вольно помахивал нагайкой и затянул во все горло песню:

Появление двух всадников не произвело никакого волнения между барантачами Назар-Кула. Один из них, тот, что поил лошадь у прудка, сказал что-то своему соседу и указал на Юсупа.

— Э-эй! Здравствуйте! — крикнул Юсуп и, спокойно подъехав к воде, слез с лошади.

— Вы откуда? — спросил конный в полосатом халате.

— С разных сторон... Теперь с теми.

— С кем, с теми?

— А что сзади едут.

К Батогову подошли двое пеших и стали около, молча, в упор глядя то на него, то на его лошадь, то на его оружие.

— Вы чего уставились? Пошли к черту! — окрысился на них Батогов.

— Ишь ты какой сердитый. Ты чьего роду?

— Эй, Назар-Кул, мулла, где?.. — громко спросил Юсуп, чтобы отвлечь внимание от Батогова.

— Все там, где красный бунчук виден, вон на кургане.

— Русских много?

— Разве их когда бывает много?

— Они зачем пришли сюда?..

— Зачем? Мы вот у них по всем кишлакам хераджные сборы [22] Десятый процент произведениями полей и садов. пожгли, что с собой не могли взять, а Кулдаш Пеншамбинский в Катакурган дал знать.

— Не в Катакурган, а в самый Самарканд. Абрам-тюра... самому, — перебил другой.

— Ну, не ври; в Самарканд не успел бы, да и русские вон откуда пришли...

— Давно?..

Юсуп спрашивал, а сам все поглядывал по сторонам; он, казалось, отыскивал кого-то в этой толпе всадников, окружавшей их все плотнее и плотнее. Взгляды эти были сначала тревожны; было мгновение, что хитрый джигит совсем было струсил, но потом оправился и понемногу успокоился окончательно. Батогов все время усердно, сосредоточенно копался у себя во вьючной сумке, а потом слез и принялся тщательно отчищать подковы Орлика.

Скоро внимание всех было обращено на большую конную вереницу, выдвигавшуюся из ущелья. В этой новой толпе всадников преимущественно виднелись верблюжьи халаты и киргизские малахаи, между тем, как в шайках Назар-Кула преобладал красный цвет.

Садык со своими оборванцами, как выражался на привале Юсуп, шел на подмогу мулле Назар-Кулу.

— Поезжай за мной, — шепнул Юсуп Батогову. — Сафара здесь нет. Аллах не повернулся к нам затылком.

— Смотри, певун какой! — крикнул ему вслед джигит, у которого половина лица была скрыта под грязной перевязкой, и жидкая бородка совсем склеилась от запекшейся крови. — Там берегись, русские пчелы летают; попадет, так про жирных жен петь перестанешь!

— Только бы нам теперь увидать русских, а то бы мы знали, что делать, — говорил Юсуп.

Вся волнообразная местность была усеяна небольшими конными партиями; по всем направлениям шныряли одиночки. Верблюжьи халаты мало-помалу смешивались с красными. Всадники растягивались вправо и влево; концы этой живой цепи загибались: они хотели охватить со всех сторон что-то невидимое.

Не больше как с версту, совсем внизу, примыкая к давно сжатому клеверному полю, виднелось несколько сакель, над плоскими крышами торчали два или три тополя, под одним, из-за деревьев поднимался черный дымок и мигало небольшое пламя, одинокая фигурка торчала на самой высокой крыше, казалось даже, что то был не человек, а просто белел кол, вбитый для чего-то в земляную крышу. Больше ничего не было видно.

А между тем глаза всех этих наездников волновались, перебегая с кургана на курган, и были устремлены на этот маленький кишлак. Там и сям вспыхивающие выстрелы фитильных мулкутов направлялись именно на тот кол, что неподвижно торчал на крыше; а когда тонкая, ослабевающая струйка черного дыма вдруг густела и поднималась даже выше того опаленного тополя, что происходило каждый раз, когда невидимые руки подкидывали в огонь новую вязанку, то почти каждый из наездников вскрикивал: «Эх!» и тотчас же бодрил свою лошаденку ударом нагайки.

В том страшном кишлаке, так поглотившем общее внимание тысячи наездников, стоял отряд «ак-кульмак»; стоял уже с самого утра; теперь он варил себе похлебку, искрошив в необъятный котел целого, благо непокупного, барана; а часовой на крыше, прожевывая кусок черствой туземной лепешки своим усатым ртом, заломив кверху козырек своего кепи, равнодушно поглядывал на те барханы, что пестрели на солнце тысячами двигающихся точек.

Была минута, когда наездники слишком уже близко подобрались к кишлаку; передние, те, что хотели перескакнуть арык, огибавший клеверное поле, видели что-то ярко-зеленое, блеснувшее между двух сакель, другие же всадники, которые не рисковали так близко подбираться к русским, видели только большой клуб дыма, вспыхнувший как раз над тем местом, где стояло зеленое , и в рассыпную шарахнулись вниз по откосам кургана.

С ревом и воем пронизало ядро морозный воздух, щелкнулось о гранитный гребень одного из барханов, высоко подпрыгнуло и поскакало дальше, рикошетируя между всполошившимися наездниками.

Около самого Орлика ударилось русское ядро. Серый, испуганный треском разлетевшихся кремнистых осколков, взвился на дыбы и брыкнул задом; подпруга лопнула, Юсуп грохнулся вместе с седлом на землю.

— Господи! — крикнул Батогов; ему показалось, что Юсуп убит. — Этого еще не доставало.

— А, дьявол тебя побери! — кряхтел джигит, поднимаясь на ноги.

В нескольких шагах, в стороне, наездник, в красном халате, громко стонал, силясь выбраться из-под убитой лошади. Серый отбежал и храпел, подняв хвост трубой. Батогов поехал его ловить; Юсуп, хромая и ругаясь, тащил волоком свое седло.